Эмануил Ласкер - Мой матч с Капабланкой

Пусть не говорят, что требования маэстро были чрезмерны. Матч на первенства мира отнюдь не маленькое начинание. Одна только игра при благоприятных обстоятельствах, при условии, то ни один из игроков не капитулирует, потребует три месяца упорной борьбы. Тренировка отнимет еще три месяца. Сюда надо прибавить время на переговоры и переезды. В течение этого времени маэстро не может заняться ничем другим; после же матча он нуждается в отдыхе, чтобы иметь возможность после сильного одностороннего напряжения вновь обратиться к другим делам. В наше время обесценения денег восемь тысяч долларов, разделенные между двумя маэстро, являются скромным вознаграждением за подобный труд. Кроме того, нужно принять во внимание, что подобный матч - явление редкое, результат долголетнего напряжения шахматного мира.

Собрать требуемую сумму также не представляло трудностей. Мой план был действовать демократично:

собирать небольшие суммы продажей входных билетов. Таким образом, вне всякого сомнения, на каждую партию удалось бы продать несколько сот билетов, на первую партию в Нью-Йорке, вероятно, не менее тысячи. Капабланка противопоставлял другой план. Он хотел обеспечить матч с помощью всего лишь нескользких жертвователей. Мой план был более реальным и обещает много в будущем, но Капабланка провел свой.

17 июня 1920 г. я получил от шахматного клуба Буэнос-Айреса письмо от 15 мая. Оно заключало в себе предложение играть матч с Капабланкой в Буэнос-Айресе, но на условиях, которые противоречили нашему

соглашению. Я понял письмо, как попытку критиковать наше соглашение. После стольких разочарований, чувствуя, что шахматный мир с радостью встретит перемену обладателя звания чемпиона мира, я решил без колебаний в ответ на вызов Капабланки окончательно отклонить его, отказаться от звания и передать его Капабланке. Правда, позднее я обратил внимание на то, что письмо было послано 15 мая 1919 г. и пробыло таким образом в пути более года; очевидно, что оно не могло содержать никакой критики соглашения. Тем не менее, я не сожалел о моем решении. Если шахматный мир не выражал желания организовать матч в подходящих для меня климатических условиях и подобающей обстановке, то я, как чемпион мира, не желал его играть. Ибо чемпион мира не должен ронять своего достоинства. Я твердо решил, как чемпион мира, не ехать на родину моего противника, в полутропическую Гаванну. Матчи с более старыми по возрасту маэстро я всегда играл на их родине. Даже играя со Шлехтером, который был моложе меня, половину матча я провел в Вене. С Яновским, который одних лет со мною, я играл весь матч в Париже. Каждый зависит, ведь, от климата, питания, обстановки, и старый человек зависит гораздо сильнее молодого.

Шахматная пресса была поражена. Мнение, что я держусь за звание чемпиона мира и отстаиваю его всеми средствами, казалось ей непоколебимой истиной. К сожалению, пресса отнюдь не глубокий психолог.

Теперь уже она упрекала меня, что я не имел права отказываться от звания в пользу Капабланки. Некоторые даже утверждали, что я вообще не имел никакого права отказываться от звания. Напротив, всегда существовал обычай, согласно которому рыцарь, уклонившийся от вызова, тем самым терял свое звание, автоматически переходившее к его противнику.

Конечно, шахматисты вправе сами создавать для себя законы. К несчастию, шахматный мир далеко еще не организован. Еще до войны его международные связи были непрочны, теперь же они окончательно порвались. При таких обстоятельствах трудно настаивать на планомерности действий. Я питал надежды, что мой отказ от звания вызовет движение в пользу организации шахматного мира. Между прочим, несколько соглашений было заключено, например, между Английскими и Итальянскими Шахматными Союзами, а также были основаны союзы в Испании и Соединенных Штатах. Тем не менее, организация подвигается вперед медленно, и не с этой стороны поступило предложение, давшее возможность матчу осуществиться.

Мой отказ от звания, о чем я письменно известил Капабланку, поставил последнего перед дилеммой - принять или не принять звание чемпиона мира. Он не отказался от него, но, конечно, сознавал, что звание, полученное без борьбы, нужно укрепить шахматной победой. Поэтому, он отправился из Гаванны в Европу и пригласил меня встретиться с ним в Голландии, с тем, чтобы предложить мне играть матч в Гаванне.

Уже до того он распространил в Соединенных Штатах и Аргентине известие, о котором я ничего не знал, что шахматисты Гаванны собрали двадцать тысяч долларов, чтобы увидеть матч у себя. Если он стремился играть матч только в Гаванне, то это было ловким ходом, ибо трудно было в Соединенных Штатах или Аргентине получить контр-предложение на таких же условиях. Распространение же подобных слухов с какой либо другой целью было бы бессмысленно, ибо они ни на чем не были основаны. Еще в октябре этого года Д. Понсе писал мне, что, хотя деньги в Гаванне и обещаны, но не собраны; и только в конце декабря деньги были пожертвованы. Но, в таком случае, распространение подобных слухов только тормозило дело, и я имел бы полное основание протестовать и требовать разъяснений по этому поводу.

В момент получения письма Капабланки я был занят литературной и научной работой. Я питаю глубокий интерес к старинной игре, идея которой поразительно близка как жизни, так и философии; однако, мой интерес к шахматам отнюдь не поглощает меня целиком. Бывали годы, когда я, работая над математическими и философскими вопросами, не сыграл ни одной партии; и я надеюсь, что моя "Философия несовершенства", даже моя теория модулей и идеалов надолго переживет мою шахматную славу. Письмо Капабланки поставило меня перед дилеммой - прервать ли снова мои занятия или отложить матч еще на время.

Идея матча так долго, часто и напрасно, волновала меня, что стала мне уже тягостной. Удовольствие от этого матча было уже отравлено, оставалось лишь чувство какой-то неприятности. Я решил покончить с этим делом и отправился в Голландию для новых переговоров. В августе мы уговорились сыграть матч из 24 партий, в основе, на старых условиях, но во-первых, Капабланка признавался мной чемпионом мира - я отказался взять свое отречение назад, - во-вторых, местом матча была назначена Гаванна, время начало января, в-третьих, гонорар определялся в двадцать тысяч долларов. Гонорар этот делился между участниками, при чем я получал одиннадцать тысяч долларов, но из этой суммы должен был покрыть разнообразные, весьма значительные расходы. Наше соглашение обусловлено было поручительством ответственных гаваннских шахматных деятелей, которое должно было последовать до начала сентября.