Евгений Загорянский - Повесть о Морфи

В полумгле спальни лицо миссис Тельсид казалось восковым, чепец обрамлял его, как нимб. Она не спала. Глаза ее открывались, она приподнималась на локте, прислушивалась к дыханию мужа и снова опускалась на подушку.

Синеватый свет ночника дрожал и подмигивал. Дом спал. В комнатке за кухней тонко посвистывала тетка Салли. Лишь с конного двора доносились негромкие звуки банджо и высокий, почти женский, голос Джимми, распевавшего грустные песни Юга.

Пол в одной рубашонке сидел у окна. Ночной воздух был душист и тепел. Трещали цикады. Огромные звезды горели, как иллюминация, что зажжется завтра вечером у Аллисонов на Лебяжьих Прудах. Полу не спалось. Завтра они поедут к Аллисонам.

Там будут нарядные дамы, и джентльмены на чудесных лошадях, и фейерверк, и ужин в парке… Будут палить из ружей и пистолетов в честь торжественного дня… А что за торжество, интересно? Наверное, сотый или двухсотый день рождения старой леди, матери Джеральда Аллисона. Бр-р, у нее холодные-прехолодные руки, а душится она так сильно, что даже кружится голова…

Но вот что неясно: папа при Поле сказал как-то, что Джеральд Аллисон – ненасытный хищник, который не кончит добром.

Зачем же тогда ехать к нему в гости? Пол и сам не любил и побаивался Аллисона. Уж очень тонки у него губы, а глаза горят зеленым огнем, как у африканского леопарда. Собственно, у хищника и должны быть такие глаза, в книжках зря писать не будут. Но зачем ехать в гости к человеку с такими глазами?

Но Лебяжьи Пруды – такая прелесть, что поехать туда можно к кому угодно. Подумать только! Настоящие огромные лебеди плавают на этих прудах. Они не любят людей, но издали на них можно смотреть сколько угодно.

Пол принялся считать. Сейчас, наверное, часа три. Папа сказал, что ехать надо в восемь вечера. До полудня – девять да еще восемь – ждать оставалось семнадцать часов. Ужасно долго, он, пожалуй, не сможет дождаться…

Полу стало грустно: почему так медленно ползет время?

Внизу, под окном, послышался хриплый старческий кашель. Пол высунулся. В лунном свете белая голова дяди Эба казалась металлической. Он закуривал трубку, искры летели вверх, в синеватую, полупрозрачную мглу. Пол окликнул его.

– Господи Иисусе, мастер Пол! Что это вы сидите тут, как привидение, негр чуть не умер со страху… Вам тоже не спится? Ложитесь-ка в постель да подумайте о чем-нибудь хорошем. Хотя бы о пироге с голубями, что будет завтра у массы Аллисона.

– А помнишь, дядя Эб, – умоляюще сказал Пол, – помнишь, ты обещал мне рассказать про старые годы?

– Ты не спишь, и я не сплю… Иди ко мне и расскажи, хорошо?

Старик колебался.

– Ну пожалуйста, дядя Эб…

– Ладно, мастер Пол, иду. Только не говорите ничего миссис Тельсид, а то негру попадет за болтовню по ночам. Иду, мастер Пол.

Пол свернулся под одеялом в тесный клубочек. Дядя Эб загасил трубку и улегся на край постели.

– Я старый негр, мастер Пол, – заговорил он торжественно, – я очень старый негр. Я помню не только англичан, я помню и французов…

Долго рассказывал старый негр…

Пол молчал, громко стуча зубами. Светало, пробуждались первые птицы. В окно потянуло предутренней свежестью. Дядя Эб поднялся и разогнул затекшую спину.

– Поспите немножко, мастер Пол. Дайте-ка я вас укрою.

Стараясь не шуметь, негр спустился по лестнице.

Над черным зеркалом пруда взлетела и рассыпалась первая ракета.

Тр-рах, тр-р-р-рах, трах!

Огненный дождь падал с вечернего неба, отблески медленно угасали в темной воде. Большой низкий с закругленными крыльями дом Аллисонов сиял желтыми огнями. Китайские фонарики – красные, голубые, полосатые – пятнами освещали темную зелень парка. Гравий скрипел под ногами. Светлые платья дам и жилеты джентльменов мелькали среди черных деревьев. Пахло цветущей магнолией.

Бум! Бумм! Ударил барабан в павильоне. Высоко взлетели звуки скрипок, завздыхали фаготы, змеями поползли вкрадчивые флейты. Закрывая глаза, раскачиваясь на стульях, играли негры в красных ливреях. Седой капельмейстер строго помахивал смычком, но хмурился он больше для виду: оркестр играл отлично, с филигранной чистотой выводя пассажи Филидорова «Дровосека».

У ворот усадьбы, увитых гирляндами, шла суета, экипажи подъезжали непрерывно. Джеральд Аллисон в черном сюртуке принимал гостей.

– Миссис Симпсон! – Он склонился к руке толстой дамы в лиловом платье. – Рад вас видеть, Джэк! Гарри, старина, отдайте лошадь конюху и ступайте в сад… Мистер Баркер, мистер Мак-Лиш, добрый вечер! Рад видеть вас у себя… Миссис Дюваль, примите мои восторги: сразу видно, что платье из Парижа… В сад, джентльмены, в сад! Добрый вечер всем, добрый вечер!

Негры проворно подхватывали под уздцы лошадей и исчезали с ними во мраке. Поодиночке и группами гости входили в сад. Перед домом, на веранде, стояло огромное кресло, в котором утопала высохшая фигурка леди Аллисон. Накрашенная, древняя, несгибающаяся, она напоминала не то мумию, не то злую фею Карабосс из сказок Перро. Черными бусинками глаз она обшаривала проходившую мимо вереницу гостей. Дамы низко приседали, мужчины целовали синеватую, сморщенную ручку – и седые букли благосклонно кивали.

Никто не говорил ни слова: старуха была совершенно глуха.

Недавно и память покинула ее – своего единственного сына она называла то Джоном, то Генри…

А гости все подъезжали.

– Вот и судья! – приветливо сказал Аллисон. – Добрый вечер, миссис Морфи, рад видеть вас у себя. Эй, Дик! Дикки, иди сюда. Вот тебе новый товарищ, Пол. Видишь, какой черноглазый?

Плотный, краснощекий Дик Аллисон смотрел на Пола без особого любопытства.

– Добрый вечер… Ричард, – Пол протянул ему руку искренно и сердечно. – Хотите дружить со мной?

– Конечно, Пол! – весело ответил Дик. – Хотите посмотреть ручного оппосума? У нас есть.

– Совсем ручного? А чем вы его кормите?

– Рубленым яйцом. Так сбегаем, посмотрим?

– Конечно!

Они побежали по темной аллее. Пол вежливо бежал сзади, стараясь не обгонять пыхтящего отпрыска Аллисонов.

Оппосум и в самом деле был совсем ручной. Он с удовольствием съел из рук Пола – страшного чужеземца! – ванильный сухарик.

– А есть у тебя пони, Дик? – блестя глазами, спросил Пол.

Дик даже обиделся. Разумеется, у него есть пони. Папа всегда говорит, что джентльмен не может существовать без собственной лошади.

– А какой он масти?

– Гнедой. Его тоже можно посмотреть, пожалуйста…

Сбегали на конюшни, пони и в самом деле был гнедой.

Пол сразу увидел, что Панчо лучше, но из вежливости не сказал это Дику и похвалил гнедого, деловито уминавшего корм.

– У нас в парке недурные качели, – небрежно сказал Дик. – Хочешь, сбегаем?