Евгений Киринчук - Повести о казаках Алтая

Апрель 1717 год. Славно весной в Кузнецке, сосны над берегом раскинули лапы и напитавшись солнцем отдают золото стволов и пьянящий запах хвои всему свету. По сопкам вокруг острога чернели пихты пахучие и кедры кормильцы. Лёд сошёл, Томь и Кондома радуясь свободе кружатся в омутах, шумят и как девчонки вырвавшись из зимней избы на весенний лужок, разлились журчанием своим как смехом. Берёзки жмурятся от лучей, сбившись в околки, нарядились в серёжки и ждут зелени кучерявой. Под горой острог, как строгий дядька следит, чтоб не шалили, и щерится, бойницами на солнышке разговевшись. Не простые были последние годы у острога Кузнецкого, неспокойные. То калмыки, то джунгары пытались спалить, отбились, пушками да смелостью казаки отогнали. Ныне же спокойно часовому земли Русской, отошли в горы и степи инородцы воинствующие и Слава Богу.

На берегу Томи, в версте от острога сидит казак служивый, лет ему тридцать не более, видно рыбалить собрался тальменя, да призадумался и забыл о рыбалке. По справе и одежде не из простых, видать казак-то. Кафтан малиновый не новый, да богатый, да кушак синий, да шапка соболиная с алым верхом. Сапоги новые с вострыми носками и мягкими ноговицами. За поясом пистоль в серебре и нож хорошей работы, рядом сабля турхменская, видно у кыргыз с боем взята. Сам казак роста чуть выше среднего, широкой кости. Лицо загорелое, почти черное, хиусом копчёное и поэтому глаза голубые и волос русый бороды и усов, как-то ярко и не по-местному выделяются. Нос прямой, высокий лоб с сабельным шрамом. В руках крутит лесу, видно так и не приладил к удилищу, в думе казак.

– «Яков говорил ныне, с Томска конный нарочный прибёг с грамотой. Неужто опять поход на джунгаров? Царь Пётр не простит сожжённого Бикатунского острога телеутам. Если поход, буду проситься, хоть в десятники, да поди-ка возьмут, должны взять, я дорогу знаю, с Яковом ходил. Языки ихние разумею, малым выучил, да и поквитаться с косоглазыми ой как надо», – казак не нарочно погладил шрам на лбу и вспомнил тот удар кочевника, полученный в бою с калмыками.

– Иван, а Иван, ты где? Да что б тебя, э-эх!

Казак вскочил, и рука зараз схватилась за рукоять сабли.

– Кто там, кого черти несут? Выходь, а то срублю!

Из кустов вывалился как гора казак, перепачканный грязью.

– Не шали Ваня, я это Стёпка Серебренников, саблюку убери, наколишь.

– Здорова Стёпа, а ты чёй это в грязюке-то, а? – Иван незло засмеялся.

Серебренников вытирая грязь ворчал:

– Пока тебя найдёшь, все лужи облазишь, посклизнулся, вот и в грязюки, мать её! Тебя Иван, Яков с Синявиным зовут, говорят срочно. Пойдем, бросай своих тальменей, да их и нет. Ну и рыбак Ваня из тебя.

Степан, наконец-то обтерся от грязи и стоял перед Иваном улыбаясь.

– Пошли.

Казаки вышли из прибрежных кустов и направились в сторону острога. Недолго пройдясь подошли к воротам, Степан остановил Ивана и заговорил:

– Вы Максюковы на походы везучие. Если куда пошлют, ты Ваня, меня возьми, засиделся я тут, мхом покрылся.

Иван Максюков оглядел Степана. Здоровенный казачина тридцати пяти лет, с чернявыми кучерявыми волосами и бородой, Степан походил на цыгана и, если бы не серые глаза, то сошёл бы за басурмана. Серебренников был казак шальной, известный своей силой и хитростью. Когда три года назад джунгары держали в осаде Кузнецк, Степан вызвался охотником за языком и один притащил двух князьков, правда, один задохнулся в смерть по дороге. За смелость, был назначен пятидесятником пеших казаков. Тоже чин не малый, дворянский.

– Да я-то Стёпа с великим удовольствием, если меня пошлют.

– Смотри Иван, пообещал казак, держи слово. Давай к воеводе Овцину, там тебя ждут.

В воеводской избе собрались на совет: комендант полковник Борис Синявин, голова конных казаков Яков Максюков, войсковых дел подьячий Степан Тумашев и сам воевода Михаил Васильевич Овцин. Иван зашёл, перекрестился на образа и поклонился собравшимся.

– Доброго здоровья воевода…

– Проходи, Иван, садись и слушай, – ответил воевода Овцин. – Бумага пришла от князя Гагарина, надобно острог Бикатунский ставить вновь. Слушайте, Тумашев чти.

Подьячий начал читать грамоту:

– «Воеводе Кузнецкому Михаилу Овцыну и коменданту полковнику Борису Синявену, вскорости на Бии и на Катуни построить город в крепком месте и посадить служилых людей и начального человека доброго, також острог на Алтыне-озере из которого течёт Бия-река, и в иных местах – на Чумыше и в ясачных волостях остроги строить же…»

Воевода прервал подьячего.

– Бориска, ты писал князю Гагарину?

– Я, Михайла Васильевич, – полковник Синявин встал.

– Дак, где я тебе людишек-то наберу, сами год с небольшим только без осады, да сядь ты ужо.

– Великий государь Пётр Алексеевич…

– Знаю всё полковник и про гнев государев по сожжённому Бикатунску и что писать ты талант превеликий имеешь, сядь, сказал, не доводи до греха!

– «Да с людишками-то у нас туго», – подумал Иван и тут же не утерпел:

– Пошли меня воевода, не пожалею живота.

– Молчи Иван, – старший Максюков дёрнул брата за рукав. Он-то знал все трудности предстоящего похода, Бикатунский острог он ставил, да не удержал его Андрейка Попов, оставленный там за приказчика. Хоть и хороший вояка Попов, а с сотней казаков против четырёх тысяч джунгар не устоять никому. В осаде Бикатунска казаки и младшой Иван героями стояли, но против силы не попрёшь. Девять дней стойко оборонялись казаки кузнецкие. Пришлось уйти.

Воевода посмотрел на братьев и сказал.

– Ходили ужо казачки и что? Ладно идите, думать буду. А ты Ванька, коли выскочил, тебе и быть головой в походе. Всё, не до вас, буду ответ князю Гагарину писать, идите с Богом.

Братья Максюковы вышли на площадь. Яков схватил Ивана за грудки и в бешенстве заговорил:

– Ну куда ты лезешь братушка, совсем голову потерять хочешь. Джунгары это тебе не телеуты или кыргызы, они вояки добрые.

– Да не хватай ты меня Яша, не малолеток я тебе, в начальные люди вышел, а ты всё как с малым говоришь.

Яков отпустил Ивана и они молча пошли к себе в избу. По дороге домой Яков вспоминал, как, когда были малыми, напали на их заимку ойроты. Как погибли 12 казаков, но побили человек 40 телеутов. И побили бы больше, но не оружные были казаки, во время налёта с бреднем рыбу ловили, и пищали с пистолями у избушки кинули. Батька Фёдор бросился к заимке отбиваясь саблей, спасать жену с детишками и уже пробился было к ним, но арканами споймали его нехристи и, оглушив дубьём, связали и утащили в полон.