Виктор Васильев - Актеры шахматной сцены

А второй путь полного самовыражения, стопроцентной самоотдачи? Это вопль шахматиста, прозвучавший однажды в ошеломленном зале, когда зрители перешли границу дозволенного им шума, а у этого шахматиста оставались на несколько ходов считанные секунды. Этим воплем шахматист и укорял зрителей и как бы молил о помощи, которую они могли ему оказать своим молчанием…

Вот какими безграничными, порой парадоксальными, но от этого лишь еще более замечательными возможностями обладают актеры удивительного, не похожего ни на какой иной театра, имя которому – шахматное искусство, шахматная борьба или просто – шахматы.

Сомнение звучит кощунственно. Как, по какому праву, негодующе воскликнет читатель, ставится под сомнение общепризнанная истина! (Добавим: столь дорогая сердцу каждого истинного ценителя шахмат).

В самом деле, известно множество высказываний крупнейших авторитетов, и не только в области шахмат, доказывавших, что шахматы несут в себе черты своеобразного, но несомненного искусства.

Сначала – мнение чемпионов мира.

В заключительной главе своего знаменитого «Учебника шахматной игры», целиком посвященной эстетике шахмат, Эмануил Ласкер утверждал, что шахматам присуще эстетическое начало. А в одном из публичных выступлений – в Москве в 1937 году на закрытии шахматного чемпионата Центрального комитета профсоюзов работников искусств (!) – Ласкер сказал: «Мастера шахмат – тоже деятели искусства – своеобразного, специфического, но все-таки имеющего право называться искусством».

Очень убедительным должно выглядеть высказывание Хосе Рауля Капабланки, хотя оно и довольно осторожное. Разуверившись в один момент в творческих резервах шахмат, Капабланка предрек им неизбежную «ничейную смерть». Однако жизнь заставила гениального кубинца отказаться от своего мрачного пророчества и незадолго до своей кончины он в одной из лекций утверждал, что «шахматы – нечто большее, чем просто игра. Это интеллектуальное времяпрепровождение, в котором есть определенные художественные свойства…»

Яснее и категоричнее всех высказался Александр Алехин: «Для меня шахматы не игра, а искусство. Да, я считаю шахматы искусством и беру на себя все те обязанности, которые оно налагает на его приверженцев».

Не раз высказывался по этому поводу Михаил Ботвинник. В статье, озаглавленной «Искусство ли шахматы?», Ботвинник ответил на этот вопрос утвердительно: «Принимая во внимание силу их эстетического воздействия, а также их популярность на земном шаре, мы вряд ли допустим ошибку, если будем считать шахматы искусством. Да, шахматы наших дней, пожалуй, являются одновременно и игрой, и искусством. Они, видимо, стали искусством тогда, когда появились и подлинные художники, и публика, способная ценить красоту шахмат».

Василий Смыслов утверждал, что «шахматы, несмотря на жесткую спортивную борьбу, несмотря на периоды разочарования, имеют большое творческое содержание. Эстетический момент в шахматах велик, и это роднит их с искусством».

Рассуждая, если позволительно будет так сказать, о духовном многообразии шахмат, Михаил Таль писал: «А когда участники турнира сидят на красивой сцене и за их партиями внимательно следят тысячи зрителей, переполнивших зал театра, миллионы радиослушателей с карандашиками в руках, когда любая красивая комбинация, любой интересный план вызывает оживленную реакцию всех присутствующих, – это искусство, очень своеобразное и вместе с тем похожее и на театр, так как за шахматной доской часто звучат самые разнообразные «диалоги» (упаси боже, не партнеров, а фигур!); и на музыку, хотя бы потому, что слово «гармония» нередко употребляется и в шахматных комментариях; и на живопись, так как фигуры для любителя живописи могут быть не только белыми и черными.

Главное же, что сближает шахматы с искусством, – это неповторимое ощущение творческого волнения, которое охватывает и создателей шахматного произведения и зрителей… Я заранее предвижу возражения, – продолжает далее Таль: – Как же так, товарищ гроссмейстер? Ведь всем хорошо известно, что шахматист, играя в турнире, стремится завоевать первое место, играя в матче – одержать победу, так что шахматы – это прежде всего спорт.

В ответ я могу только припомнить, что ежегодно проводятся конкурсы пианистов, вокалистов, выставки картин, где каждый музыкант, певец или художник тоже стремится занять первое место, и это отнюдь не мешает им покорять зрителя или слушателя своим искусством».

А вот что думает об этом самый молодой пока в истории шахмат чемпион мира Гарри Каспаров: «В потенциале каждая партия – произведение искусства. Я утверждаю: за шахматной доской возможно создать шедевр и этот шедевр будет доставлять людям истинное духовное наслаждение – разве не таково и воздействие произведений искусства?»

Многие выдающиеся шахматисты разделяют точку зрения чемпионов. Акиба Рубинштейн (пусть и с явным преувеличением) называл шахматы «тончайшим из искусств», Рихард Рети – «народившимся и развивающимся искусством», Савелий Тартаковер – «мятежным искусством». Я сознательно не привожу здесь высказываний Михаила Чигорина – вся жизнь в шахматах этого великого маэстро была посвящена искусству.

Скептик может заметить, что шахматистам трудно быть объективными… Что ж, действительно, эстетика как наука, насколько мне известно, еще не высказалась со всей определенностью по интересующему нас вопросу. Не являясь специалистом в области эстетики или искусства, я не считаю себя вправе углубляться в эту проблему. Однако, имея в виду, что шахматы, несомненно, доставляют людям эстетическое наслаждение, хочу припомнить историю английского доктора Эдварда Дженнера. Как известно, он создал противооспенную вакцину и первым начал делать прививки от оспы, не зная, как именно его вакцина оберегает людей от заболевания…

Если доводы шахматных корифеев нуждаются в подкреплении, можно припомнить высказывания представителей иных, внешахматных сфер. Видный государственный деятель Н. В. Крыленко, сыгравший неоценимую организаторскую роль в развитии шахмат в нашей стране в двадцатые – тридцатые годы, писал: «Шахматы, как одна из наиболее высоких форм культурного творчества, по тому глубоко эстетическому наслаждению, какое они дают играющим, представляет собой игру, которую невозможно отграничить от искусства и которая знает свои таланты, своих гениев и свою специфическую красоту».

Шахматного композитора Абрама Гурвича нельзя считать человеком внешахматного мира, но все-таки профессионально и по существу он был прежде всего театральным критиком. Так вот, Гурвич считал, что «среди чувств, сопутствующих шахматной мысли, одно, несомненно самое сильное и глубокое, – это чувство красоты».