Евгений Мансуров - Загадка Фишера

Но что случается, когда истину ищут не свободные от предрассудков и догм?

«Да, интерес к шахматам в мире возрос, и многие связывают это с именем Фишера», – признавали советские функционеры от спорта. И тут же: «Между тем с его именем можно связывать скорее ажиотаж, нездоровое любопытство, характерное для жизни Запада». Значит, опять этот «загнивающий» с обобщенным имиджем идеологического врага? Или, как отмечал Гарри Каспаров, «никто не хотел признать простую истину, что причиной всех наших огорчений был гений Фишера»? Для тех, кто, действуя по советским догмам, желал прежде всего развенчивать и разоблачать, этой истины, конечно, не существовало. В какой бы год ни говорилось об американце, от них только и слышалось, что о его ненормальном поведении – «совершенно непостижимом, лишенном всякой логики и последовательности». До и после Фишера им жилось гораздо спокойнее – укрощенное шахматное королевство, где недовольство верхов или тихий бунт низов никогда не приведут к дворцовому перевороту. И вдруг явился Фишер и заставил играть до голых королей, видеть в мастере уважаемого профессионала, решать неотложные вопросы по реформированию «старого» догматического мира. Это казалось слишком сложным, быть может, несвоевременным и уж наверняка рискованным. И прежде чем начать действовать, задавался сакраментальный вопрос – зачем?

«Чтобы с новой гегемонией советских гроссмейстеров в мир шахмат снова не пришла «русская зима», от чего нас уберегает солнечный гений Роберта Фишера!» – отвечали те, кто поднял американца на недосягаемую высоту. На удивление быстро они создали шумный хор для славословий, где восхваления неповторимого шахматиста заглушали голоса закулисных политиков, пугающих «красной угрозой» с Востока. Для них новый кумир Запада был уже давно непогрешим, по-пьедестальному монолитен и божественно вечен. И пусть проходят годы, меняются составы турниров, пополняются летописи матчей, эти «фишероманы» пером, например спортивного обозревателя газеты «Де-Мойн реджистер» Формэна Джей-кобсона, были готовы остановить даже ход времени. Узнав об отречении Фишера, последний «авторитетно» писал: «Своими выдающимися успехами Бобби вполне заслужил, чтобы за ним была навсегда сохранена шахматная корона, независимо от того, намерен ли он продолжать играть или нет». Не больше и не меньше как пожизненный неиграющий чемпион! Правда, неясно, что делать с Карповым – то ли вообще игнорировать, то ли объявить вице-чемпионом и обязать отстаивать этот «титул» как обычно – раз в три года? Скандал в благородном семействе? Лабиринт очередных неразрешимых проблем.

А если не смешивать шахматы с политикой, из-за которой одни так охотно взялись за роль «центрального нападающего», а другие не менее охотно подчинились псевдодиктату шахматиста?! «Наши журналисты, – признавался американский обозреватель У. Нэк, – изображали Фишера доблестным рыцарем «холодной войны», американским гением-одиночкой, схватившимся с чудовищной машиной советских шахмат». Словно чья-то невидимая рука расчертила весь мир на черно-белые квадраты, ограничив его многомерность размерами шахматной доски. Шла бескомпромиссная игра в нечто, принесшая ничто, сценарный план которой был, однако, расписан до мелочей. И как во всяком уважающем себя театре абсурда, единственным непосвященным и отказавшимся от своей роли стал главный персонаж. Избравший уход формой своего протеста. Спасавшийся бегством от ура-патриотов обеих противоборствующих сторон. И, конечно, непонятый в своем отшельничестве.

«Бобби Фишер – самая большая загадка мировых шахмат», – писала в те дни французская «Фигаро». А голландская «Де Фолькскран» сурово констатировала, что в «период обладания высшим титулом Фишер не обогатил мировую шахматную школу, а внес в шахматный мир разногласия, далекие от спорта».

Опять парадоксы, опять противоречия иррациональной «проблемы Фишера»! Но на сей раз – без нравоучительного эпилога. Ибо так захотел он сам. Уйдя без объяснений. Отказавшись от миллионных гонораров. Предав анафеме культ героев, авторитет стародавних и нынешних властителей мира. Но там, в прошлом, остались невыигранные турниры и ненаписанные книги, десятки, сотни несыгранных партий – утерянные для всех безнадежно…

ЖУРНАЛ «ШАХМАТЫ В СССР» (СССР): «Международная федерация пошла навстречу пожеланиям Р. Фишера, изменив «формулу боя» в матчах за шахматную корону: вначале было решено проводить эти матчи до шести побед. После того как Р. Фишер стал чемпионом мира, он предпринял попытку изменить и этот порядок. Ныне учтено еще одно его пожелание. Матчи будут проводиться до 10 побед, но Р. Фишер добивается того, чтобы не ограничивалось количество партий в подобных матчах».

Р. БИРН (США): «Если матч надолго затянется, он утратит всякое творческое значение и превратится в борьбу на измор».

Б. ЛАРСЕН (Дания): «Матч, который может продлиться пять месяцев, углорит всех – участников, организаторов, журналистов, читателей, зрителей – в общем всех, кто будет так или иначе с ним связан…»

Г. ГОЛОМБЕК (Великобритания): «Матч с неограниченным числом партий легко может превратиться из битвы умов в состязание на физическую выносливость. С таким же успехом можно было бы ввести в программу шахматных олимпиад соревнования по поднятию тяжестей или перетягиванию каната».

А. КАРПОВ (СССР): «Статистика показывает, что за последнее время мы с Фишером проигрывали по одной партии в год. Сколько же времени может продлиться наш матч без ограничения числа партий?»

ЖУРНАЛ «ШАХМАТЫ В СССР» (СССР): «По мнению трех экс-чемпионов мира Б. Спасского, Т. Петросяна и М. Таля, вполне достаточно играть и 20 партий, ибо последующие встречи уже проходят как в тумане, они не выявляют силу шахматиста…»

Т. ПЕТРОСЯН (СССР): «Алехин, как известно, обладал непримиримым шахматным характером. Но ему потребовалось сыграть 34 партии, чтобы выиграть всего шесть. Ничьих было 25… Лет 15 назад, чтобы выиграть у меня 10 партий, пришлось бы играть со мной полгода».

М. ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Матч должен быть очень напряженным. Сколько времени, к примеру, потребуется Фишеру, чтобы потерпеть десять поражений? Довольно сложный вопрос. Оба соперника проигрывают чрезвычайно редко, и я подсчитал, что для десяти поражений или побед при неограниченном числе партий им потребуется три года неторопливой, размеренной игры».

А. КАРПОВ (СССР): «По правде сказать, я даже не совсем понимаю, почему Фишер так стремится увеличить продолжительность матча. Возможно, считает, что в этом случае он сумеет с наибольшим эффектом использовать свою физическую выносливость. Однако, на мой взгляд, не меньшую роль будет играть такой фактор, как упорство, и уж тут я ему не уступлю…»