Евгений Гик - Жены шахматных королей

— Дядя, вы так волнуетесь, что я согласен на ничью, — сказал маленький Марк.

— Спасибо милый, спасибо родной. — Лилиенталь не находил слов благодарности. — Еще минута, и я бы опоздал на свидание со своей возлюбленной.

Семен Фурман в молодости был очень скромным и застенчивым юношей, причем робость и нерешительность проявлялась и в отношениях с прекрасным полом. Однажды он познакомился с одним миловидным существом и даже набрался мужества, чтобы пригласить это существо на свидание. Но в течение всего вечера не проронил ни слова.

— Семен, может быть, вы все-таки что-нибудь скажете, — чуть не плакала девушка.

— Задавайте вопросы, — наконец, немного картавя, выдавил из себя будущий гроссмейстер.

Однажды, еще в старые добрые времена, Семен Фурман после затянувшейся турнирной партии пригласил к себе в номер весьма приятную даму. Накрыл шикарный стол и уже собрался поднять за нее тост. Но тут раздался телефонный звонок:

— Товарищ, по правилам гостиницы вашей гостье пора покинуть номер. Поторопитесь.

Гроссмейстер окинул печальным взглядом стол с яствами и растерянным голосом произнес:

— Извините, как же так, ведь у меня все стоит!

Когда Корчной остался на западе, ему как-то предложили провести сеанс одновременной игры в Швейцарии. Среди его участников была одна привлекательная дама, у которой на столе лежал томик Толстого «Воскресение». Из этого сеансер сделал вывод, что его партнерша владеет русским, и обменялся с нею несколькими фразами на родном языке. Впоследствии они не раз встречались друг с другом в сеансах, и в один прекрасный день Корчной обнаружил, что все его противники уже сдались, осталась одна Петра Лееверик. Тогда он предложил ей завершить партию дома. И вскоре дом стал для них общим…

Не знаю другого случая, когда бы будущие супруги познакомились в сеансе одновременной игры, а свел их Лев Николаевич Толстой.

На тренировочном сборе, который проходил в подмосковном доме отдыха, Кира Зворыкина жила в одной комнате с молодой шахматисткой Элисо Какабадзе. Поздно вечером кто-то из отдыхающих по ошибке полез к ним в окно. Зворыкина уже спала, а юная грузинка заметалась по комнате с криком:

— Мужчина! Помогите, к нам рвется мужчина!

— Мужчина? — мгновенно проснулась Кира Алексеевна. — Элисо, дорогая, успокойся и открой окно пошире!

Когда у шестидесятилетнего Анатолия Ромашина и его двадцатипятилетней жены красавицы Юлии на свет появился ребенок, популярный актер похвастался по телефону своему старому другу Борису Спасскому, проживающему во Франции:

— У меня родился сын!

— Что ж, поздравляю, — сказал экс-чемпион мира, — а кто его отец?!

Переполненный счастьем Ромашин не обиделся на эту коварную шутку своего бывшего шахматного партнера. А вскоре Спасский посетил Москву и, увидев маленького Диму, уже без всяких шуток авторитетно заявил:

— Это лучшая партия, которую ты сыграл в жизни!

Лев Полугаевский во время турниров настолько погружался в шахматы, что забывал обо всем на свете. Иногда доходило до смешного. Когда у него родилась дочь Катя, жена Ирина вместе с ней временно перебралась к своим родителям. Звонит как-то Лева, разговаривает о том о сем и вдруг спрашивает: «А кто это у вас там плачет?» В самом деле, гроссмейстер чуть-чуть подзабыл, что недавно стал отцом…

Катя появилась на свет 28 декабря, и однажды накануне ее очередного дня рождения Ирина поручила Леве достать елку. Он обратился к своему знакомому, а через несколько дней жена начала волноваться, почему елку не привозят. Тогда Лев позвонил снова. «Левушка! — удивился его приятель, — но ты же предупредил, что елка нужна к Новому Году». — «Ради Бога извини, — сказал Полугаевский, — но жена только сегодня сообщила, что наша дочка родилась 28-го, раньше никогда мне этого не говорила…»

Смешной случай произошел с юным гроссмейстером из Саратова Натальей Погониной. Однажды она прилетела в Испанию на чемпионат мира, расположилась в отеле и за полчаса до начала первого тура решила сбегать на пляж. А вернувшись, обнаружила, что ключ остался в двери с внутренней стороны, и дверь эта, само собой, была захлопнута. Дело происходило в воскресенье, и ни одного из служащих гостиницы найти не удалось. Так, в одном мокром купальнике, босяком Наталье и пришлось отправиться на игру. Тур начался, и вокруг столика, где сидела обнаженная шахматистка, образовалась толпа болельщиков (остальные партии почему-то не вызвали ажиотажа). Впрочем, жгучих испанцев мало интересовало происходящее на доске — они то и дело бросали откровенные взгляды на участницу, с которой стекала морская вода. Тут надо добавить, что Погонина не только сильный игрок, но и весьма привлекательная девушка. Так что испанцев можно было понять.

После партии поклонники проводили Наталью прямо до номера. А узнав про ее беду, любезно предложили помочь. Ломать дверь они не стали, а просто проломили стену, кто-то просунул руку и вынул ключ из замочной скважины. К утру дырку зацементировали, и ко второму туру Наталья была во всеоружии — появилась в зале в своем лучшем прикиде, правда немного сонная. Хеппи-энд!

Осень 1967 года была в Харькове совершенно невыносимой. Дождь не прекращался ни на минуту, а небо, как пишут в романах, сплошь заволокло черными тучами. О прогулках нечего было и мечтать, и участникам студенческого первенства приходилось мучительно решать проблему досуга. И вот в один из таких беспросветных дней повсюду в городе появились афиши, сообщавшие о том, что скоро в городской филармонии состоится вечер Блока, стихи которого будет читать знаменитый актер. Автор этих строк был тогда юн, романтичен и питал естественную слабость к поэзии. Мысль о предстоящем вечере вселяла надежду и приводила меня в приподнятое состояние духа.

Оказалось, однако, что совместить шахматы и поэзию не так-то просто. Концерт был назначен на 24 сентября, и в тот же день нам, москвичам, предстояла решающая схватка последнего тура. Часы ежедневно включались в половине пятого, а вечер начинался в 19.00. Таким образом, вся партия должна была занять не больше двух с половиной часов.

Да, ситуация была незавидной. Хотя филармония находилась недалеко от шахматного клуба, противник мог истратить на партию весь отведенный запас времени, и тогда на мою долю не оставалось ни секунды. Итак, единственный выход из положения заключался в мгновенной реакции на каждый ход партнера.