Борис Майоров - Я смотрю хоккей

Собрание кончилось, но тренеры еще некоторое время совещались без нас, а потом вышли к нам и огласили свой приговор: на первенство мира не едут Юрий Репс и Борис Майоров. При этом тренеры благодарили меня, называли мой поступок самоотверженным и благородным, жали мне руку. Эти выражения признательности были мне весьма приятны, но, говоря откровенно, я и тогда не понимал и до сих пор не могу понять, за что я удостоен благодарностей.

Я честно ответил на вопрос о моем самочувствии. Если бы я солгал, я никогда бы себе этого не простил, и любой упрек по моему адресу был бы справедлив.

Итак, я впервые за последние годы не еду на чемпионат мира. Но я не могу смириться с этим. Я должен быть там. Я должен быть рядом с командой, пусть не в качестве игрока, пусть просто туристом, но рядом с ребятами…

Мне повезло. В течение нескольких дней все формальности были выполнены, и меня зачислили не просто в туристическую группу, а в группу журналистов.

…Вот так я и попал тогда в Стокгольм. На чемпионат мира 1969 года.

Сколько раз бывал я в Стокгольме? Наверное, раз двадцать. Все здесь знакомо, и все на этот раз не то. Поселили меня в гостинице с журналистами. Никто из соседей не строгает клюшек, никаких собраний, никаких зарядок. Все носятся по городу с фотоаппаратами, блокнотами и магнитофонами. И целый день друг друга спрашивают: «С редакцией говорил?» — тут же добавляя: «Будешь говорить, попроси, чтобы к нам в газету позвонили и сказали, что я жду вызова»… Незнакомые дела, непривычные заботы.

А я вроде и вовсе не у дел. Хожу, как и все остальные, прицепив к лацкану металлическую бляху «Пресса», но никто статей от меня не ждет. Мысли мои там, с ребятами, но им, я понимаю, не до меня.

Правда, первый день прошел в хлопотах. К началу игры Канады с ЧССР мы опоздали. Потом занимались аккредитацией — получали эти самые бляхи, по которым пускают на стадион. Потом расселялись по номерам. Я попал с корреспондентом «Московской правды» Сергеем Кружковым.

Второй матч дня — наши с американцами. Пришел в ложу прессы, сел на свое место. Справа от меня — корреспондент «Советского спорта», слева — «Зари Востока».

Посидел минут десять и решил: «Рискну пробиться к ребятам в раздевалку». Пустили. Слава богу, контролеры старые, по прошлым играм знают. Даже здороваются.

Вижу: ребята мне рады. Все обступили, спрашивают, как дела, как доехал, как устроился.

Остался с командой на весь матч, пристроившись за скамейкой запасных.

Игра закончилась со счетом, который, как потом оказалось, стал рекордным для этого первенства. И, если не ошибаюсь, для сборной СССР на чемпионатах мира вообще. Результат—17:2, причем 11 шайб наши забросили во втором периоде.

По поводу этой победы и этого небывалого счета сразу после окончания игры было довольно много шуток. Никто не придавал этим семнадцати шайбам никакого значения. Но потом, через две недели, оказалось, что зря. Именно наилучшая разность забитых и пропущенных шайб вывела сборную СССР на первое место. Кстати, это обстоятельство дало повод для разговоров о неполноценности нашей стокгольмской победы в 1969 году. Дескать, небольшая это заслуга — разгромить американцев. Могу задать скептикам вопрос: почему же тогда другие не разгромили? Может быть, не хотели? Хотели, очень хотели. Но не смогли.

Я был одним из немногих обитателей ложи прессы, пришедших посмотреть матч второго круга между шведами и американцами. Нет, я не ждал чудес. Но я был уверен, что игра получится любопытная. Шведы понимали: если в самый последний день они победят сборную Чехословакии, а наши обыграют канадцев, то победителя чемпионата мира определит лучшая разность шайб. Значит, матч с американцами может иметь для них решающее значение. И они от первой и до последней минуты играли изо всех сил, не жалея себя, борясь за каждую лишнюю шайбу. 10:4 — вот все, чего они сумели добиться в той игре.

Вы знаете, конечно, что в мировом любительском хоккее существует вот уже многие годы неофициальное разделение команд на две категории. В первую входят четыре сильнейшие команды — сборные СССР, ЧССР, Швеции и Канады, во вторую — все прочие. Первые на всех мировых первенствах обыгрывают вторых. Иначе — сенсация. Так вот, на каждом чемпионате, начиная с того, который проходил в 1965 году в Тампере, обязательно бывала хотя бы одна сенсация. Чаще других ее героями становились финны, по разу сюрпризы преподносили команды ГДР и США. А в число потерпевших попадали все, кроме нас. Мы же никогда не «подарили» ни одного очка представителям второй категории команд.

Принято считать, что первопричина всех этих «подарков» одна — недооценка противника. А вот сборная СССР, говорят, всегда играет серьезно. Ее и тренеры перед любым матчем напутствуют одними и теми же словами: «Ближайший соперник — самый главный». Правильно, именно это внушают нам тренеры на всех установках перед любой игрой чемпионата мира. Но не стоит переоценивать значения даже самых лучших, самых верных напутствий. Игрок сборной, независимо от возраста и игрового стажа, человек очень опытный и знает цену всякому противнику. Ну, разве могу я сравнить свое отношение к матчам с теми же американцами и, скажем, со шведами? У меня и настроение разное, и веду я себя на поле по-разному. С американцами я играю легко и свободно, могу позволить себе вольность, могу рискнуть, в крайнем случае ребята выручат. А со шведами я не имею права на малейшую ошибку — она может оказаться непоправимой. И я напряжен до предела, я весь внимание, я не расслабляюсь ни на секунду. Так что же, выходит, я — а так относятся к играм с разными по классу соперниками и остальные хоккеисты, и не только наши — недооцениваю кого-то? Возможно. Но почему в таком случае другие «дарят» очки, а мы — нет?

Были времена, когда в таких вот «подарках» упрекали нас, спартаковцев. И вечно ставили нам при этом в пример ЦСКА. Они, мол, люди серьезные, поэтому не проигрывают аутсайдерам, а вы — мальчишки и пижоны, вы считаете себя очень большими мастерами, никого, кроме ЦСКА и «Динамо», не уважаете, оттого у них-то вы очки отбираете, а потом их слабым командам задаром отдаете. Внешне все это так и выглядело. Мы могли в течение одной недели победить ЦСКА и проиграть где-нибудь в Киеве или Новосибирске. Или мы могли легко разгромить команду в первом периоде, а затем отдать противнику все свои завоевания во втором и мучительно спасать два очка, а то и очко, в третьем.

Мальчишками и пижонами нас называли за это вполне справедливо. Только вкладывался в эти слова не тот смысл, какой они имели по отношению к нам на самом деле. Да, в наших непонятных победах и поражениях сквозило мальчишество. Но заключалось оно в том, что мы еще не научились как следует играть в хоккей. Нельзя относиться к каждому матчу одинаково серьезно. И стоило нам хоть чуть-чуть расслабиться, как наказание следовало незамедлительно. Чтобы побеждать, мы обязаны были в любой встрече выкладываться до конца. А ЦСКА — нет. Они могли позволить себе сыграть матч со средней командой вполсилы. Этого хватало не только для того, чтобы удержать до конца преимущество, но и еще изрядно увеличить счет в свою пользу.