Виктор Коноваленко - Третий период

– Доволен, – отвечаю. И вернулся в Горький.

Таким вот «деловым» разговором кончился для меня праздник в семейном кругу. Трудно тогда было смириться с мыслью, что ты, член сборной команды страны, не имеешь права на такую естественную для каждого радость, как короткая встреча с близкими. Но дисциплина в спорте – суровая штука...

А ребята на чемпионат улетели. Трудно он для них сложился. Хорошо еще, что выиграли. Если бы проиграли – не знаю, как бы себя казнил.

По дороге домой все думал, искал оценку тренерскому решению. С одной стороны, правы они были абсолютно. Нарушение было? Факт. Но и выслушать, наверное, меня стоило. Ведь без всякого злого умысла поступил я так. Случай же. Вспомнил, как в начале нашей совместной работы с Чернышевым и Тарасовым я тоже опоздал на сбор. Справку из больницы представил, что был у меня приступ аппендицита, и санкций никаких не было. Возможно, на сей раз сыграло роль то, что до мирового чемпионата считанные дни оставались? Виноват, конечно...

И я твердо решил, что добьюсь возвращения в сборную. Игрой своей докажу, что достоин этого.

«Торпедо» готовилось к новому сезону в доме отдыха «Волга». Это под Лысковом, в Горьковской области. Приехал туда по каким-то делам – с проверкой, что ли, не помню точно – Андрей Васильевич Старовойтов, ответственный секретарь Федерации хоккея СССР. Он меня и подбодрил: давай, мол, готовься как следует, ты, дескать, еще будешь нужен сборной. Я и без того тренировался как никогда.

И действительно, когда чемпионат страны уже шел полным ходом, вдруг приходит мне вызов в Москву.

Приезжаю в назначенный день в Лужники. После игры вызывают меня в свою комнату Тарасов с Чернышевым. И Анатолий Владимирович вдруг вопрос задает, на который я и ответ-то сразу не нашел:

– Ты зачем приехал?

«Вот те раз, – думаю. – А телеграмма из Спорткомитета?»

– Вызвали же меня, – отвечаю.

– Ах, вызвали, так-так... Тогда завтра иди с утра в ЦК ВЛКСМ. А потом посмотрим, как с тобой поступить.

С утра был там. Поговорили по душам с заслуженным мастером спорта, знаменитым борцом Иваницким. Александр Владимирович – большой спортсмен, олимпийский чемпион. И я олимпийский чемпион. Мы поняли друг друга с полуслова.

Из ЦК ВЛКСМ поехал в Спорткомитет. Встретил Старовойтова.

– Ты чего здесь слоняешься? – удивился он. – Тебе давно на тренировке надо быть.

И я, радостный, полетел в Ледовый дворец ЦСКА. Вся команда была на льду. Вел тренировку Тарасов.

– Можно раздеваться, Анатолий Владимирович? – спрашиваю.

– Нет, – слышу в ответ. Тут я опешил. Некоторое время в себя прийти не мог. Ребята сочувственно смотрят на меня с площадки, тоже ничего не понимают. Уж вроде знал я Тарасова: от него можно было ждать чего угодно. Но чтобы так испытывать мое терпение! Это уж слишком!

Я мешок с амуницией в охапку и пошел, сам еще не ведая куда. Почти до трамвайной остановки дошел, распростился со спортом навек. Вдруг слышу, зовут:

– Виктор! Виктор, остановись!

Смотрю, бежит массажист из ЦСКА, старичок такой. Запыхался не на шутку.

– Виктор, тебя Анатолий Владимирович зовет!

– Нет, – говорю, – не пойду. Он же меня прогнал.

– Виктор, но ты же знаешь его! Он хотел, чтобы ты прочувствовал... Если я без тебя вернусь, он мне этого никогда не простит.

Вот каков был Тарасов! Умел балансировать в отношения с нами «на грани фола» и добивался своей педагогической цели: нельзя было лучше прочувствовать наказание – лучше некуда!

Пока раздевался, до конца тренировки осталось минут тридцать - сорок. Но и за это короткое время Тарасов мне такую нагрузку дал, что я едва со льда уполз. А потом в раздевалке минут двадцать сидел без движений. Даже свитер снять был не в состоянии, щитки расстегнуть не мог.

Так состоялось возвращение. Мне еще пришлось пройти не через одно испытание, прежде чем меня назвали в числе тех, кто отправлялся на мировой чемпионат, опять в Швецию.

Я так считаю – это был мой лучший турнир.

«Возьму на себя смелость утверждать, что в 1970 году главным образом он выиграл чемпионат мира, будучи лучшим игроком турнира вообще!

После второго матча между сборными СССР и Чехословакии тренер соперников Питнер сказал на пресс-конференции: "Игра кончилась во втором периоде: мои ребята поняли, что Коноваленко забить невозможно, и у ник опустились клюшки"».

Владимир Дворцов. «Хоккейный репортаж»

Всю команду пригласили тогда, после победы, в наше торгпредство в Стокгольме на праздничный обед. Все радостные, веселые, а мне ни до чего – голова раскалывается: сотрясение мозга заработал. Но не в этом суть. Неожиданно на приеме появились мои земляки – наладчики с Горьковского завода фрезерных станков – работали в Швеции по контракту, и оказался я в центре внимания, чего страшно не любил. Поэтому и вовсе чувствовал себя не в своей тарелке, смутился.

И тут Тарасов мне неожиданно говорит:

– Витюха, у меня к тебе очень большая просьба. Первый матч после приезда ЦСКА проводит в Горьком. Так ты уж, пожалуйста, не становись в ворота, пожалей себя.

Я пообещал, что не буду играть. Не потому что «себя жалел», просто не мог в той обстановке отказать тренеру. Уверен, если бы встал я тогда, отыграл бы.

Честно говоря, я и не собирался сразу же из боя в бой. Вообще после чемпионата мира мне требовался пусть короткий, но отдых. Пресыщаешься хоккеем. Какое-то безразличие наступает. Как ее определить, усталость эту? Психологическая, может быть. Полевым-то игрокам отдых требуется. А уж вратарям и подавно.

Короче, я не собирался стоять в матче с ЦСКА. Но тут приезжает на игру директор автозавода Иван Иванович Киселев. Встречаю его в холле нашего хоккейного стадиона. Он очень удивился, что я не на льду. Что да почему? А я, мол, тут гостей специально привез посмотреть на лучшего вратаря мира. Стал он меня уговаривать встать в ворота, хоть на один период. Я отказался наотрез. Вот ситуация! Понимал, что такое отказать директору завода, обратившемуся ко мне с личной просьбой в первый и последний раз! Но нарушить слово, данное Тарасову, не мог.

Это я к тому, как вовремя умел Тарасов связывать обязательствами, умел видеть наперед. Это тоже уроки Тарасова.

После сборной, после общения с выдающимися тренерами, мне сложно было сразу привыкнуть к обстановке в родной команде: как после перегрузок при приземлении у космонавтов – требовалось время на «акклиматизацию». А его-то как раз и не было.

И этим, как я теперь понимаю, частично обусловлены «неровности» моего характера и моей спортивной карьеры, да и уход мой тоже.

Поэтому, заканчивая важную и трудную для меня главу о спортивных наставниках, я не могу не вернуться к судьбе моей команды «Торпедо», к проблеме ее тренеров. Понятно, высказываю я свое личное мнение, и оно, естественно, субъективно.