Станислав Токарев - Вакантное место

Васька проснулся в восемь и тут же растолкал Андрея, и они десять минут, пыхтя, приседали, бегали по коридору, наклонялись, махали руками, а потом Васька поднял Андрея под мышки, втолкнул под холодный душ, запер ванную снаружи и стал жарить глазунью из шести яиц, которые вчера предусмотрительно захватил из дому.

В девять позвонила Ксеня. Васька вырвал у Андрея телефонную трубку и, отпихивая его локтем, быстро сказал, что все у нас в порядке, настроение бодрое, а увидеться с нами можно не раньше пяти часов, возле трека, понятно?

Она засмеялась и ответила, что ей все понятно, есть — возле трека, будет исполнено, товарищ командир. Васька повесил трубку и гневно спросил Андрея, почему это тот не дает ему полюбезничать с девушкой. «Что это за штучки такие? Вот отобью, будешь знать! У меня по этой линии полный ажур», — добавил он без особой уверенности.

Полный Васькин ажур заключался в том, что он время от времени влюблялся в какую-нибудь красотку из сборной страны и начинал помогать механикам готовить к соревнованиям ее велосипед. Делал он это серьезно, даже мрачно, ни взгляда не роняя на владелицу, так что она волей-неволей никак не могла проявить ответных чувств. Больше того, когда одной его пассии подруги разъяснили, что Васька весь прошлый год за ней бегал, она искренне изумилась.

Ровно в пять Ксеня ждала Андрея у ворот стадиона Юных пионеров. Он появился не снаружи, как она предполагала, а изнутри — бежал по дорожке в красном с белым верхом тренировочном костюме и в белой шапочке козырьком назад. «Пойдем скорей, а то разминка начинается». Они спустились в люк, где пахло сыростью, а за открытыми дверями боксов поблескивали рули и колеса, прошли по коридору и стали подниматься вверх, ко входу на трек.

— Молодой человек, а девушка куда, — въедливо поинтересовался пожилой контролер, преграждая им дорогу.

— Это со мной. Пойдем, Ксеня.

— Чего, чего «со мной»? Не положено посторонним.

— Да кто посторонний? Со мной, говорю.

— Подумаешь! — с удовольствием сказал контролер. — Вас тут вона — целый батальон. Не имею таких прав всех пропускать.

Пришлось вернуться вниз.

— Андрюша, я лучше на трибуну сяду, я возьму билет.

Уши его побелели.

— Погоди здесь. Сейчас пропуск принесу. Врезал бы я этому деду.

— Кому это ты собираешься врезать? — спросил, проходя мимо, Соколов, голова закинута, на круглой шее — складочка, зубы сверкают, сверкает всем солнечным спектром велосипед итальянской марки, а на шапке, над козырьком, латинскими буквами написано: «Чемпион». — Что, не, можешь девушку провести? А ну, посмотрим, может, у меня получится. Шагай вперед, мы сейчас. — И он крепко взял Ксеню повыше локтя.

— Паш, ну нельзя ведь, — просительно сказал ему контролер, уже не заслоняя дороги.

— Тихо, старик, тихо. — Соколов шепнул ему что-то на ухо.

— Но ведь…

— Тихо, тихо. Все в порядке.

И они вышли на трек, в самый его центр, в сочную росистую траву.

— Что вы сказали этому дядьке?

— Какая разница? — Соколов победно засмеялся. — Сказал, что вы моя двоюродная тетя.

— И он поверил?

— Я же говорю — какая разница? Вам важно, что вы здесь. А ему важно, что моя. Понимаете — моя?

На самом деле только это и шепнул контролеру Соколов, наклонив близко к его лицу свой лихо подмигивающий глаз. «Понял, будет моя». И старик собрал морщины, любовно обозвав Соколова прохиндеем.

— Если у вас имеется сестричка, похожая на вас, приводите завтра. Здесь любят моих родственников, — добавил Соколов, ставя ногу в туклипс и мягко садясь в седло.

Но ему было вовсе не так весело и легко, как старался он показать всем, и себе главным образом. Три желтенькие папки с выездными документами были полностью оформлены, и начальник международного отдела ждал только телефонного звонка, чтобы переслать одну из этих папок в МИД, откуда курьер повезет бумаги в посольство для получения визы на въезд во Францию. Может быть, уже завтра начальник равнодушно отберет одну из трех папок, а остальные две сунет в шкаф, где желтеют сотни таких же. Ему безразлично, дело Калныньша посылать, Ольшевского или Соколова.

…И вот они снова выходят в полуфинал Кубка страны — все трое. И еще Костя Гогелия, спринтер из Грузии, не очень сильный, хотя и злой. Главный судья, слоноподобный старец с огромной орденской колодкой на парадном зеленом пиджаке протягивает им белую кепку со свернутыми билетиками.

— Тяните, братцы, живее, — говорит он, отдуваясь, — а то мне лысину напечет. Первый с третьим, второй с четвертым, запомнили?

«Если я везучий, вытяну Костю», — думает Андрей.

Его номер — второй.

— Четыре! — восклицает Калныньш, высоко поднимая свою бумажку. — Опять мы с тобой, да? — весело удивляется он. — Но ты меня не будешь теперь обижать?

«Ладно, — подумал Андрей, — надо сосредоточиться». Что-то сегодня он не нравился себе. Он едва не проиграл в четвертьфинале двум круглоголовым мальчишкам из Симферополя, которые, судя по всему, думали только о выигрыше друг у друга, а ему заранее отдавали победу. А он уже после колокола на миг отвлекся, что-то нашло на него, туман какой-то, а потом увидел, как мчат они далеко впереди, извиваясь вы седлах, словно ужата. Едва догнал. «Нет, так нельзя, надо сосредоточиться». Он выбрал щербинку на верху виража, вцепился в нее глазами и стал медленно считать про себя: «Раз, два, три, четыре…»

Васька Матвеев, сидя на корточках, осторожно массировал его ноги.

— Что ты думаешь, — проговорил он, помусолив нижней губой ус, — еще Костя может Пашку уделать. Как пойдет…

Ксеня держалась в стороне. Видно, Васька строго наказал ей перед заездами не подходить к Андрею, и она только смотрела в его сторону неподвижными, расширенными глазами. Смотрела осторожно, чтобы он не заметил. «Хочу, чтобы победил, хочу, хочу, хочу, хочу», — твердила шепотом Ксеня, стуча в такт кулаком о кулак.

Полуфиналы проводились в два заезда. Первыми стартовали Соколов и Гогелия. Андрей лежал на скамье, подложив под голову Васькину куртку, и смотрел в небо — только в небо. Вокруг поля прокатился рокот трибун, звон колокола, снова рокот, громче, и Васька пробормотал: «Чисто». Соколов первый заезд выиграл.

Теперь была их с Калныньшем очередь. Опустив глаза, глядя на носки своих туфель, Андрей осторожно пронес к бетонному полотну всю накопленную за эти минуты сосредоточенность. Он взглянул на Калныньша, только сев в седло. Встретился с ним глазами, и Калныньш чуть-чуть улыбнулся ему из-под низко надвинутого шлема: серебряный брелок лежал прямо над переносицей. «Иди первым колесом», — раздельно сказал над ухом Васька и, подчиняясь выстрелу, легонько толкнул машину.

«Первым колесом» — это значит впереди. Заезд для Андрея пронесся молниеносно. Он ни разу не видел Калныньша. Только однажды, на предпоследнем вираже, перед самым выходом на прямую, некое движение, а скорее, даже просто теплая волна воздуха почудилась ему у правой лопатки, и он решительно взял вправо, а потом — на бровку и пошел по ней, пошел, клонясь все ниже, потому что все плотнее жал на него ветер и, значит, все быстрее шел он. Еще, еще, еще! Он не видел и не знал, что Калныньш давно не выдержал этой скорости, давно покорно выпрямился и медленно едет сзади, чуть шевеля опущенными, затекшими кистями рук.