Станислав Токарев - Вакантное место

Казалось, Калныньш выключился из борьбы в самой ее середине потому, что допустил тактический промах, который поздно было исправить, и решил не тратить дальше сил, приберегая их к повторному заезду. Но это было не так. На самом деле он проиграл раньше, гораздо раньше, еще тогда, когда приехал на трек в автобусе вместе с ребятами, каждый из которых на его памяти был совсем желторотым птенцом, таким же, как Кот. Он привычно, в тысячный, наверное, раз выгрузил из машины свой велосипед, опустил его на асфальт и почувствовал крохотный пружинный скачок. Он провел велосипед через люк, поднял его на плечо, вышел, оглянулся, увидел стойки для машин, вокруг которых топорщились колеса, коричневые валики станков, бодрую разноцветную карусель разминки и почувствовал вдруг, что знает здесь все и всех, и мысль каждого, и желание, и особенно мысли и желания молодых мальчишек и девчонок. А почувствовав это, он ясно и отчетливо понял, что сегодня ему не выиграть. Ничего не дала ему привычная картина окружающего, ничего в нем не зажгла: ни злости, ни упорства, ни веселого «а вот я вам всем» — ничего. Он не испытает этого, опускаясь в седло, и не перехватит ему грудь вместе с усталой задышкой обжигающее торжество на финише. Калныньш понял, понял абсолютно трезво и взросло, что его рассудочный настрой на выигрыш (выиграешь — попадешь в сборную, попадешь — быстрее получишь квартиру) — этот настрой ничто по сравнению с обыкновенным мальчишеским задором. А задора в нем не было.

Правда, он знал и то, что не имеет права уступать без боя. Уступив слишком явно, он обидит соперника и разочарует зрителей. И думая уже совсем о другом, о том, что теперь придется во многом иначе строить свою жизнь, он тем не менее полумашинально четко выполнял за много лет заученные действия: вертел педали, совершал рывки и маневры, финишировал, отдыхал, разминался и начинал все снова. И поскольку тело его было хорошо тренированным телом, а условные рефлексы — быстрыми и безошибочными, своих более слабых конкурентов он победил и попал в полуфинал.

Андрей легко выиграл у него и второй заезд. После этого Калныньш снял старый белый шлем и, поморщившись, с трудом разорвал шпагатик, на котором висел возле лба потускневший серебряный брелок. Брелок изображал щит со старинным гербом Риги: двумя львами, сжимающими в лапах ключ от города. Калныньш подбросил брелок на ладони, хотел было отдать кому-нибудь из ребят — хоть тому же Ольшевскому или, например, Коту. Все-таки этот брелок много лет приносил хозяину удачу! Но он передумал и сунул игрушку в карман. Пусть остается Дзинтарсу. Айвар переоделся, пошел на трибуну и сел среди публики. Здесь отныне было его законное место.

День второй подходил к концу. Над треком зажглись фонари под жестяными колпаками, и в желтых сегментах закружилась мошкара. Фонари высветили бетонный овал, расчерченный двумя линиями: красной — посередине и черной — у самой бровки, свежеокрашенный голубой барьер и головы зрителей в первых рядах. Дальше простирался полумрак, в котором вспыхивали и гасли рубиновые точки сигарет, потом большие тела флагов, похожие на птиц, сидящих на кромке трибуны, и за самой трибуной, в ущелье между черными прямоугольниками домов с разноцветными точками окон, — чуть надкусанный желтый ломоть луны.

В этот вечер все и решалось. Здесь, прямо на треке, собрался президиум федерации, чтобы окончательно утвердить состав сборной. Федерация торопилась, потому что времени для оформления виз осталось очень мало. Члены президиума теснились в судейской ложе, мешая работать секретарям, стартерам и секундометристам, а председатель в который уже раз мягко жал на главного судью, уговаривал побыстрее провести финал спринтерской гонки. Но старик главный, надевая красную повязку, забывал об авторитетах. «Нет, нет и нет, — говорил он, протирая платком складки большого и рыхлого лица. — Регламент есть регламент. Ты уж извини, Иван Александрыч, но тут решаю я».

По регламенту шла стокруговая гонка — соревнование не классическое, но острое и увлекательное и одинаково любимое и спортсменами и публикой. Пестрый ком гонщиков стремительно кружил по серому эллипсу, трезвонил колокол, отбивая промежуточные финиши, судья-информатор выкрикивал в микрофон фамилии победителей «промежутков», а победители, не успев отдышаться, вновь падали на руль и включались в горячую эту суету.

— Дух захватывает, — шепнула Ксеня Андрею. — Ничего не понимаю, а все равно словно с ними мчусь, даже голова кружится. Тебе нравится?

Он раздраженно повел плечом, отталкивая ее руку.

— Черт, где же Васька?

Васька Матвеев пропал. Еще несколько часов назад, когда команда только садилась в автобус, он вдруг растерянно снял очки, шлепнул себя по лбу и обозвал полным кретином.

— Колеса забыл, — сказал он жалобно. — Сколько готовил, специально для финала!

— Обойдется, — утешил его Андрей.

— Ну да, обойдется! Ты знаешь, какие это колеса! Идеал! По формулам рассчитывал! Слушай, ты езжай, а я смотаюсь к себе в Химки и мигом назад. У вас финал поздно, я успею.

И он убежал и до сих пор не появлялся.

Плохо было без Васьки. Все вроде то же самое, а не то. Не в массаже дело и не в том, кто придержит тебя за седло. Просто вот сидит он рядом и рассказывает разную чепуховину, вычитанную из технических журналов: как сделать из байдарки вертолет или приспособить магнитофон к электросчетчику, чтобы он после каждой сотни ватт исполнял популярные песни. И ведь знаешь, понимаешь ведь всю тонкую Васькину игру — это он тебя успокаивает перед заездом, — и ни черта не делается спокойнее, а все равно хорошо. Куда же провалился этот идиотина?

— Андрюша, — помолчав, предложила Ксеня, — хочешь, я сделаю тебе массаж? Я была когда-то в санитарном кружке, нас учили…

— Не надо, — ответил он, сдерживая готовое прорваться раздражение. Разве она в чем виновата? И отправился работать на станке, разогревать мышцы.

Соколов на станке уже отработал и теперь катался по бровке, медленно проворачивая педали, не давая себе остыть. Он вчера легко выиграл у Кости Гогелия, настолько легко, что во втором заезде позволил Косте порезвиться, тем более что усатые и глазастые его земляки опрометью бежали вслед у самой бровки и свирепо кричали что-то по-грузински. Соколов позволил Гогелия уже на последнем прямике вырваться чуть вперед, потом обошел его, а после финиша обнял и помог сойти с седла. «Третье место у тебя в кармане», — сказал он Косте, а тот обхватил его за шею тонкой волосатой рукой и оцарапал усами щеку. Действительно, полчаса назад Костя выиграл у Калныньша, и компания других усачей понесла его на руках к люку, что-то ритмично и несвязно крича.