Андрей Меркин - Записки «лесника»

Ебла она весь наш десятый «А» – мама не горюй, а я так вообще перебивался у неё с двойки на тройку.

Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги.

При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотёп премиального бабла.

Никеша и Владя тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь в точь как в романе «12 стульев».

Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на всё смотреть.

Только вот действовать по «схеме» не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие «схемы» не вписывается.

Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…

Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды.

Ангины так замучили, что в 15 лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.

В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный.

Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом.

Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет 16-ти от роду.

Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину – знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьёт по ушам, как молоток.

Первого прооперировали Вадика, когда его привезли в палату, то вид у него был бледный и синий.

Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли.

После этого, я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест «О тишине, правилах хорошего тона, и охране спокойствия Вадика».

Под страхом физического воздействия детки всё поняли, и в палате водворилась тишина и порядок.

Когда молоденькая и симпатичная медсестра Ольга, лет восемнадцати, пришла в палату, то сильно удивилась.

Все безропотно мерили температуру и принимали таблетки.

Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ей поднять, то тут я увидел, что она была без трусов.

Аппетитная «пелотка» так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что «шляпа» в момент задымила.

У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.

Тем временем Вадик быстро оклемался и настал мой черёд идти под нож хирурга.

Он проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:

– Не ссы, всё будет хорошо.

Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра.

Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера.

Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.

Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:

– Зажми рот зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.

При этом лицо у неё было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.

Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку ещё полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошёл.

Ведь новое обезболивающие мне почему-то не вкололи.

Операционная вся в крови, как в фильмах ужасов, но меня уже везут в палату.

Там меня встречает Вадик, как рота почётного караула у мавзолея Ленина.

Боль страшная – это отходняк, но в палате гробовая тишина.

Все лежат по струнке и очень тихо шепчутся вполголоса.

Между койками ходит мой товарищ и отвешивает страшные оплеухи и подзатыльники тем, кто пытается «колбаситься» или повысить голос.

Через пару дней я пошёл на поправку, Вадика выписали, и тут закрутилась интрижка с Ольгой.

Сестричка дежурила ночью, а я пришёл в ординаторскую и стал объясняться в любви.

Ольга недолго сопротивлялась, и опять почему-то оказалась без трусов.

Мы занимались любовью всю ночь, после этого гланды стали заживать значительно быстрее.

Она напросилась на ночное дежурство ещё на одну ночь, но меня вскоре выписали.

Этот роман в больничке я ещё долго вспоминал, но в школе все мои мысли занимала сисястая одноклассница с Преображенки.

Любительница минета и «лиц кавказской национальности», которые, благодаря её пышным формам, вились вокруг неё, как мухи.

Но куда же без футбола – вроде и роман не о нём, но игра в ножной мяч так плотно окружала мою школьную жизнь, что без неё никуда.

«Генерал уделял отхожим местам столько внимания, будто от них зависела победа Австро-Венгерской монархии.

– Ты уже вытер задницу? – спросил генерал-майор Швейка».

Ярослав Гашек, как всякий гениальный автор, заглянул в будущее.

В далёкие 1970-е годы не то, что поссать, но и посрать в Луже, в перерыве матча, было архисложно и архиважно.

Немногочисленные кабинки для сранья были пожизненно заняты и оттуда неслись нечленораздельные крики толи о помощи, толи о…

– Мужики!

– Мужики – выручайте, меня сильно «пронесло», а бумаги нет, – вдруг раздался вопль из крайней кабинки.

Народ шуганулся, а самый сердобольный отодрал наклейку от пива «Жигулёвское» и сунул её мужику через верх кабинки.

Героический поступок мужика имел непредсказуемые последствия.

Многие, во время справления малой нужды, ещё и умудрялись посасывать пивко из горла.

Несколько десятков наклеек пива «Жигулёвское» потянулось к кабинке безымянного мужика.

А самый отчаянный отодрал кусок газеты, в которую была завёрнута вобла.

Поступок по тем временам сверхгероический – руки вытирать было катастрофически нечем, не говоря уже о жопах.

Радости мужика не было границ, и нашей тоже.

«Спартак» в тот день, выиграл и долго ещё «старички-боровички» отправляли мужика гадить «на фарт» в перерыве матчей, категорически оставляя его без подтиралова.

В Германии с туалетной бумагой получше.

Не только на матчах второй Бундеслиги, но и на играх четвёртой региональной лиги есть замечательные сортиры.

Мраморные, с огромными зеркалами и люстрами модерновыми – галогенными.

Смотришь в такое зеркало и сам себе льстишь, кажется, что твоя мотня больше, чем у легендарного «мужика с огромным хуем наперевес».

Гадишь – как отдыхаешь на пляже где-нибудь на острове Мальорка.

Тёплый воздух поддувает прямо в очковое.