Брайан Глэнвилл - Олимпиец

Потом он перешёл к диете. Ем ли я мясо? Вот и зря, сам он вегетарианец, а пить нужно молоко, только не такое молоко, это слишком долго перерабатывали, вот которое прямо из–под коровы — совсем другое дело.

— Но сила–то бегуну нужна? — спросил я.

Тогда он закатал рукав, протянул правую руку и сказал:

— Прижми её к столу.

Я взял его руку, жилистую, всю в венах, будто сплетённые корни деревьев.

— Давай, — сказал он, и я надавил вниз обеими руками. Мне едва минуло восемнадцать, но я был очень силён для своего возраста. Думал, положу его мигом, даже немного пожалел старика. Но рука Сэма не сдвинулась с места, как я ни старался. Под конец я уже почти стоял. Пот ручьями тёк со лба, вокруг люди столпились, но это меня не волновало, вернее, ещё как волновало, теперь–то я был обязан его дожать. Надо же так опростоволоситься? Потом случайно глянул на него, а он торжествующе улыбается, будто говорит мне: «Видишь, я ведь знал, что тебе меня не осилить». И я надавил ещё сильнее, не спуская с него глаз. Но не тут–то было, он только моргнул разок и всё, и я сдался. Отпустил руку, сел.

— Не знаю, как это у вас получается.

Он сказал:

— Не так плохо для вегетарианца, а? Овощи сильнее мяса! Сила духа важнее силы мышц. Сила воли побеждает слабость тела. Тело не знает, на что способно, его направляет воля. Вот почему хороший спортсмен должен тренировать не только тело, но и дух… Почему греки были настоящими, прирожденными спортсменами? Потому что они установили для себя золотое правило: развивай дух, но не забывай о теле. А мы поставили над всем машины. Мы должны вновь обрести тело, перестать травить его ложными стимуляторами, пичкать вредными веществами, относиться к нему только как к средству для получения удовольствий. Растению нужна вода, а телу — упражнения. Лиши растение воды — оно погибнет. Перестань упражнять тело, и оно поддастся разложению, а вместе с ним и дух. Посмотри на политиканов, книжных червей, бизнесменов. Посмотри на тех, кто правит нашим миром, диктует нам, как поступать. Издевательство над здравым смыслом! Всё это люди, не имеющие тел, а только — головы. Зато у многих спортсменов нет голов, а есть только тела. Чемпион — это человек, который натренировал тело и дух, научился побеждать боль. Большой спортсмен всегда в согласии с самим собой и с окружающим миром: он обрёл себя. Он никому не завидует. Из–за людей, которые себя не обрели, возникают войны: я воевал в обеих, и я это знаю. Смотри, вот повыше пупка — ранение во Фландрии. А на правом плече — это заработано в Мурманске. Но я воспринял их спокойно — знал, что выживу. Можно убить тело, но нельзя убить дух. Возможности тела беспредельны, если оно подчинено сильному духу. Двадцать лет назад считалось, что милю за четыре минуты не пробежать. Я говорил: мы дождёмся, когда её пробегут за три сорок, и надо мной смеялись. И что же? Сейчас за четыре минуты милю бегают не только спортсмены, но и школьники. Мы ещё увидим милю за 3.40, стометровку за девять секунд, высоту в 2.70 и с шестом — шесть. Главное — осознание цели. Стоит только осознать, что достичь цель возможно, — она будет достигнута. Вот для чего нужен спорт, нужны рекорды. Они показывают возможности человека, а возможности эти беспредельны. Невероятное осознаётся, а потом осуществляется.

Посмотри на меня. Казалось немыслимым, что одна моя рука выдержит напор двух твоих, но ведь это произошло. Теперь тебе кажется, что твои руки никогда не пересилят мою. Всё это условно. Здесь дело в столкновении моей воли, моего духа с твоим. Я был в Индии и видел, как факир вонзает в своё тело кинжал, потом вынимает, а на теле никаких следов. Наблюдал, как он ходит по огню. Стоит этим людям захотеть, и они смогут поднимать такие тяжести, что по сравнению с ними даже олимпийский чемпион будет выглядеть слабаком… Вот почему я говорю тебе — тренируйся. Следи за своим телом… Закаляй его болью. И тело удивит тебя: ты умеешь добиться того, что казалось невозможным. Не ради золотых медалей — маленьких, бесполезных кружочков, а ради того, что они означают по сути, что стоит за ними реально. Олимпийский огонь священен, потому что это огонь человеческих стремлений.

Слушая его, я по–настоящему разволновался — не всё до меня доходило, многого я не понимал, но меня увлекало даже не то, что он рассказывал, а как он говорил. Ведь мне было только восемнадцать; никто ещё так не разговаривал со мной, не высказывал таких мыслей, не раскрывал передо мной моих возможностей.

До сих пор я просто бегал, чтобы чем–то заняться, участвовал то в одном забеге, то в другом, некоторые выигрывал, большинство проигрывал, не зная, чего хочу, к чему вообще стремлюсь. Но, слушая его в чайной, я начал понимать, что именно мне нужно, ведь всё, что он говорит, верно, только раньше это как–то не доходило до ума. Иногда во время забега я понимал: у меня есть всё, чтобы победить. Меня словно током пронзало — такая возникала жажда победы; а иногда честолюбие накатывало на меня, когда я тренировался, бегал один в Эпингском лесу или на беговой дорожке утром после ночной смены: бежалось легко, самочувствие — лучше некуда, казалось, обгоню кого угодно — Элиотта, Баннистера, всех на свете. И вот в чайной, хотя я не бежал, а просто сидел, я вдруг осознал, что могу стать великим, хочу этого, а он знает, как мне помочь.

Конечно, всё дело в его искусстве убеждать. Тут я не спорю. Но ведь ещё надо, чтобы было, на ком это искусство применить.

Помню, вышли мы на улицу, кругом люди, а я никого не вижу. На мне был голубой спортивный костюм с гербом клуба на кармашке — моя гордость, я его получил совсем недавно, а на Сэме — старый свитер и джинсы; когда он не был на дорожке, он всегда так одевался, в любую погоду — будь то солнце, дождь, снег или град.

Мы шли по Гайд–парку, и он всё говорил, говорил, а проходя мимо Уголка Ораторов — здесь любителей поговорить всегда хватает, — громко так заявил: «Психи, как один, всё на свете ненавидят, вот здесь и разряжаются». Тут–то я и понял, почему он всё время напоминал мне психа — и голосом, и манерой произносить длинные речи передо мной, своим единственным слушателем.

Пока мы шли через парк, он всё говорил, а я слушал. Наверное, уже тогда нам обоим стало ясно, что он будет тренировать меня. Он сказал, что тренирует троих или четверых: одного в беге на милю, одного на средние дистанции, остальные — спринтеры. По воскресеньям они тренируются в лесопарке Хэмпстед–хит, а в остальные дни — где света побольше, а народу поменьше. Он сказал, что вот уже год даёт уроки физкультуры при муниципалитете. Как надоест, сразу уйдёт; свой спортзал для бизнесменов он открыл гораздо позже.

— Если понадобятся деньги, я их всегда заработаю, — сказал он. — Это дело нехитрое. Надо твёрдо знать, что деньги — не самое главное в жизни; их роль вторична. Я был матросом, и солдатом, и фермером, и почтальоном, даже курьером. Был поваром в лучших отелях, работал механиком в гараже. Писал в газеты и продавал их. Моя жена умерла, детей нет. А я могу прекрасно существовать и под открытым небом.