Борис Порфирьев - Чемпионы

— Нет! Торжество не отменяется. Назло Юденичу. — Рассматривая стол, заваленный богатствами, произнесла недоверчиво: — И все продукты на одну медаль?

Выслушав Никитино объяснение, вздохнула:

— Ох, не нравится мне это. И потом, почему вино, финики, шоколад одинаковые в обеих пачках? Из одних запасов?.. Слушай, пригласи–ка сейчас и каптенармуса, и инженера…

Сухадоев отказался, заявив, что его присутствие необходимо в цехе. Каптенармус согласился, но сидел как на иголках. Веселья не получалось. Никита дулся на Лиду, проклинал её каприз: и надо же было ей в последний вечер пригласить этого краба… Дождь с хлопьями снега хлестал по пыльному чёрному окну; коптила пятилинейная лампа; в круге тусклого света стояли два стакана со спиртом. Лида задумчиво водила пальцем по этикетке на длинной бутылке, время от времени бросала взгляд на каптенармуса. А тот ёрзал всё больше и больше, вытаскивая часы, щёлкал их серебряными крышками.

Неожиданно Лида проговорила:

— Никита, тебе пора проверить часовых.

Каптенармуса подбросило, как пружиной. Он торопливо заявил:

— Я передам начальнику караула.

— Зачем же? — спокойно сказала Лида. — Никита сходит, а вы посидите со мной, выпьете за здоровье своего командира…

Поднятый её настойчивым взглядом, Никита надел шинель. Ветер завывал в проводах, снег залеплял глаза; в его пелене скупо светились окна цехов. Никита поёжился, зашагал к пороховому складу.

И когда миновал капсульный цех, за спиной раздался глухой взрыв.

Крупными прыжками он бросился назад; ноги расползались в жидкой грязи, снежный ветер остервенело бил в лицо. Никита рванул на себя дверь. В чадной суматохе рассмотрел склонившихся над раненым рабочих, закричал с тревогой и надеждой:

— Где Сухадоев?

От толпы отделился молодой парень; качая, как ребёнка, окровавленную руку, сказал зло:

— Ловят твоего Сухадоева! Чуть весь цех на воздух не поднял!

Рядом закричали, перебивая друг друга:

— Изменник он!

— Гремучую ртуть вздумал взрывать!

— Юденичу дорожку расчищают!

Окинув быстрым взглядом людей, Никита приказал:

— Бегите ко мне в казарму, надо задержать каптенармуса. Там моя жена, она окажет первую помощь раненым. — И срывающимся голосом выкрикнул: — Поднять всех по тревоге! Проверить цеха!

На улице уже метались люди. Отдав на ходу приказания, он помчался к пороховому складу, ушиб обо что–то ногу; скривившись от боли, выругался. Нагнал красноармейцев.

— Стой! Не подпущу! — истошно закричал им навстречу часовой, лязгая затвором. Узнав командира, признался хриплым от волнения голосом: — Напугался: слышу взрыв, а тут вы бежите.

Выставив усиленный наряд, Никита бросился в цех. Рабочие с встревоженными лицами толпились у выхода.

И вдруг Никита увидел за их спинами дёргающееся землистое лицо Сухадоева и в неожиданно наступившей тишине проговорил, задыхаясь от злобы:

— Вот у кого спрашивайте, что случилось.

Сухадоев круто повернулся и рысцой побежал к противоположному выходу. Рука его изломанно лезла в карман потрёпанного пальто–колокола; он выдернул её и, ткнув в рот ключ, засвистел тонко и пронзительно, но в тот же миг, сбитый ударом настигшего его рабочего, нелепо ткнулся в бетонный пол. Когда ему крутили за спиной руки, произнёс, с ненавистью глядя на Никиту:

— Что? Сорвали тебе праздничек, быдло?

— Уведите в караульное помещение, — приказал Никита. — Смотрите в оба, он кому–то сигналил. А то все взлетим на воздух.

— Взлетите, — прохрипел Сухадоев, брызгая слюной. Дёргающееся лицо его стало совсем похожим на маску.

— Увести! — закричал Никита. Пошёл следом за толпой.

Двое рабочих в кожанках уступили дорогу. Разглядев, кого ведут, один из них проговорил удовлетворённо:

— Не ушёл. А мы его по всей территории ищем.

— Мою жену не видели? — спросил тревожно Никита.

— В капсульном она, у нас. Раненых перевязывает.

— А каптенармус?

— Припёрли его к стенке. Заперся в каптёрке. Дверь железная, не сразу выломаешь.

У зарешеченного окна каптёрки стояли красноармейцы. Никита отстранил их, прижался лицом к мокрому стеклу. Пленник увидел его, втянул голову в квадратные плечи, смотрел затравленно и зло. Никита разбил стекло, процедил угрожающе, сквозь зубы:

— Открывай дверь!

Каптенармус отступил вдоль стенки в дальний угол. Не спуская безнадёжного взгляда с окна, пошарил рукой, нащупал винтовку.

— Врёшь! — закричал Никита. — Всё равно конец тебе! — Начал рвать железную решётку.

— Убьёт, товарищ командир, — испуганно проговорил красноармеец. — Дайте я его шугану.

Но Никита оттолкнул нацеленный красноармейцем ствол. Расшатывая решётку, бормотал:

— Живьём возьмём, живьём…

А пленник тем временем начал непонятно стягивать сапог. И когда Никита наконец вырвал из косяков решётку и резким взмахом бросил своё тело на подоконник, — полубосой человек вставил дуло винтовки себе в рот и большим пальцем ноги нажал на спусковой крючок.

Никита спрыгнул назад, сказал устало:

— Собаке собачья смерть… Сухадоев всё нам расскажет, — и пошёл в казарму. Прикрутил фитиль в чадящей лампе, сжал виски ладонями, думал страдальчески: «Расстрелять меня мало за это…»

Позже, боясь глядеть Лиде в глаза, повторил эти слова.

Она не собиралась его успокаивать, только сказала горько:

— Пора бы расстаться с наивностью. Они пойдут на всё, чтобы сломать нас… Собери–ка лучше продукты — семьям погибших.

Убирая со стола, Никита спросил растерянно о вине.

— Вино выпьем, как разобьём Юденича.

Утром приехавший на грузовике Стас сказал то же самое:

— Не расстраивайтесь, Никита Иванович. Покончим с Юденичем — отметим ваш день рождения. И я выпью с вами.

Часом позже они уже мчались на машине по настороженным улицам Петрограда. Ледяной ветер швырял в их лица колкий снег, забивался под одежду, свистел в проводах. Подле моста работницы строили баррикаду из мешков с песком. Не уступая дороги грузовику, прошёл отряд моряков, перепоясанных по бушлатам патронными лентами. А машина всё мчалась и мчалась, дребезжа на замёрзших колеях… Показались трубы заводов, длинные заборы с колючей проволокой. Вот и Московская триумфальная арка, разрисованная золотыми вензелями и испещрённая именами царей.

А ветер ярился, выматывая душу; казалось, он сорвёт их с машины, бросит наземь, под ноги спешащим людям. Их стало попадаться всё больше и больше — красноармейцев, рабочих, моряков. Ощетинившись штыками, они шагали к фронту. Вместе с ними шли женщины и старики с лопатами в руках. Навстречу катили санитарные автомобили, попадались телеги, в которых лежали раненые с заросшими впалыми щеками, ехали дети и старухи, укутанные рогожами. Лошадки шагали понуро, ноги их разъезжались в снежном месиве. Вздрагивая на булыжниках, тяжело переваливались пушки, дребезжали зарядные ящики. По обе стороны шоссе женщины и старики рыли окопы, сооружали проволочные заграждения.