Инна Осиновская - Поэтика моды

Все это очень хорошо, но новое веяние быстро переняли и приверженцы fast fashion. В моду вошли экологичность и натуральность. Даже H&M, один из основных сегодня приверженцев fast fashion, практикует такой подход. Летом 2013 года была запущена кампания garment collecting: все желающие могли приносить в магазины любые старые вещи, которые пошли на переработку и последующее производство новых вещей. Кампания проходила под девизом «Не дайте моде превратиться в мусор».

Кроме того, на волне осуждения принципов fast fashion и гиперпотребления в последние годы выросла популярность винтажной одежды. По всему миру открываются винтажные магазины, а знаменитости и светские дамы подчеркивают, что на них платья из старых и очень старых коллекций. Как и одежда slow fashion, винтажные вещи – это консервы, не портящиеся годами. Но консервы, хотя долговечны, не перестают от этого быть продуктами, то есть объектами, предназначенными для потребления, поглощения и поедания. В конечном-то счете.

Окружающие нас вещи не исчерпываются функциональностью. Им присущи свои мифы, своя поэтика. Форма и назначение одного и того же предмета сильно варьируются, что не позволяет дать ему четкое определение. Но если определение невозможно – возможно описание, основывающееся на сопутствующих вещам образах и представлениях. Каждая, даже самая обыденная на первый взгляд вещь, к примеру, предметы интерьера, обладает своей поэтикой, а вместе эти вещи, возможно, образуют новое образное поле. Об этой поэтичности, лиричности вещей пишет Михаил Эпштейн в книге «Постмодерн в русской литературе»: «Наряду с материальной, исторической, художественной ценностью, присущей немногим вещам, каждая вещь, даже самая ничтожная, может обладать личностной, или лирической, ценностью. <���…> Мир артикулируется, „выговаривается” в вещах – не случайно само слово „вещь” этимологически родственно „вести” и первоначально значило „сказанное, произнесенное” (ср. однокоренное латинское „vox” – „голос”)». Эпштейн считает, что изучение повседневных вещей не вмещается в рамки искусствознания или товароведения, а нуждается в собственном поле исследования, которое он предлагает называть реалогией (от латинского «res» – вещь) или по-русски «вещеведением» (Эпштейн 2005: 270–298). На мой взгляд, «реалогия» может строиться на основе поэтического образа вещи, который вбирает в себя и художественную литературу, и мифы, и сказки, и повседневные, как исторические, так и современные, практики обращения с вещами

Рассмотрим под этим углом зрения самую повседневную и необходимую деталь интерьера – шкаф. Громоздкий, массивный, из тяжелого дерева, со скрипучими дверями и витыми ножками; изящный, современный, сверкающий зеркалами, хромированными ручками и встроенными лампочками… Шкаф – непременный обитатель любого жилища, хранитель семейных тайн и дорогих сердцу вещей, ненужного хлама и домашнего уюта. Ну и конечно, шкаф – вместилище «шмоток», вместилище модного дискурса. Какие смыслообразы, мифологемы и метафоры таятся за его дверями?

Шкаф – пожалуй, единственный предмет мебели, который вошел в речевой обиход как метафора человеческой личности. Ни с кроватью, ни со столом, ни со стулом или креслом никому не придет в голову сравнивать человека. Другое дело шкаф. «Вон какой шкаф вымахал» – говорят о рослом человеке. Да и косвенно различные поговорки свидетельствуют о том, что шкаф – это образ человека, его души или разума. Когда мы слышим поговорку «все по полочкам разложить», перед мысленным взором рождается образ шкафа с аккуратными рядами вещей, служащими метафорой памяти:

Рембо перечисляет не просто случайные предметы, хранящиеся в шкафу, но символы воспоминаний. Медальоны, детская одежда, которую уже никто не носит, пряди волос – это ненужные вещи, это хлам, который не выбрасывают, потому что эти предметы – хранители прошлого.

Данный мотив развивает А.П. Чехов в монологе Гаева из пьесы «Вишневый сад». Чеховский «многоуважаемый шкаф» – очеловеченный предмет мебели, символический идеолог старого мира, хранитель ценностей, свидетель прошлого, учитель: «Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания…» (Чехов 1978: 206–208).

Таким образом, главная функция шкафа – защищать дом от нежелательного вторжения современности, напоминать хозяевам о прошлом, не давать порвать со своими корнями.

А между тем современность, безусловно, наложила свой отпечаток на образ шкафа-хранителя, хотя на первый взгляд кажется, что в современной литературе мы имеем дело все с тем же шкафом – метафорой памяти. Образ шкафа как хранителя прошлого весьма популярен у писателей эпохи общества потребления: «Я разложил свои воспоминания по полочкам, как в шкафу. Им теперь отсюда никуда не деться», – говорит герой Ф. Бегбедера во «Французском романе» (Бегбедер 2010: 42). Полки – вместилища для воспоминаний, а сами воспоминания – это вещи, но только не обязательно символические, как у Рембо, а вполне полезные; это вещи, которыми пользуются, которые покупают, – платья, костюмы, туфли. В романе Кристин Орбэн «Шмотки» каждая «шмотка» – воспоминание: о встрече с мужчиной, о важном событии в жизни, о вкусном ужине или приятном вечере. «Я сохраняю все шмотки, сопровождавшие меня в определенные моменты жизни, это дарует мне право пересматривать их, сидя на полу в моей гардеробной под кровом плечиков и воспоминаний» (Орбэн 2005: 21). Таким образом, в мире, который Уэльбек сравнивает с супермаркетом, в обществе потребления плечики приравниваются к воспоминаниям, превращая последние в еще один объект потребления (Уэльбек 2004). Наряду с воспоминаниями и прочие ценности, так или иначе связанные с понятием времени, также становятся предметом покупки, на чем активно спекулируют рекламные описания различных брендов: приобретая швейцарские часы, человек заодно превращается во владельца вечности, а разгуливая в итальянском костюме ручной работы, он попутно является хранителем лучших портновских традиций, которые он бережно хранит в своем шкафу на вешалке.