Джон Берджер - Пейзажи [litres]

Двадцать лет назад мы с Неллой Бельски написали пьесу о ГУЛАГе «Вопрос географии». Во втором акте политзэк говорит с новоприбывшим юношей о выборе, в тех границах, в которых возможен выбор в трудовом лагере:

Когда ты притащишься назад после трудодня в тайге в колонне под конвоем полумертвый от усталости и голода, тебе полагается паек из супа и хлеба. С супом у тебя выбора нет – его нужно съесть, пока он горячий или хотя бы теплый. Относительно 400 грамм хлеба выбор есть. Например, его можно разрезать на три части: одну съесть с супом, одну рассосать перед сном на своей койке, а третью оставить до десяти утра, когда будешь работать в тайге, и пустой желудок ощущается как камень.

Ты высыпаешь тачку полную камней. Насчет того, как толкать полную тачку на отвал, у тебя выбора нет. Теперь она пуста, и у тебя есть выбор. Ты можешь катить ее точно так же, как и катил, или, если ты достаточно умен, а борьба за выживание прибавляет ума, ты катишь ее вот так, почти вертикально. Выбрав второй вариант, ты даешь роздых плечам. Если ты зэк и становишься главарем, у тебя есть выбор, с какой стороны играть: сделаться тюремщиком или никогда не забывать того, что ты зэк [98] Berger John, Bielski Nella . A Question of Geography. London: Faber & Faber, 1987. .

ГУЛАГа больше нет. Однако условия труда миллионов по всему миру не слишком отличаются. Изменилась лишь судебная логика, применяемая к рабочим и преступникам.

В ГУЛАГе политические заключенные, которых считали преступниками, были на положении рабов. Сегодня миллионы жестоко эксплуатируемых рабочих находятся на положении преступников.

Гулаговское уравнение «преступник = раб» переписано неолиберализмом в «рабочий = скрытый преступник». В этой новой формуле отражена вся драма глобальной миграции: те, кто работает, – латентные преступники. Если они попадают под следствие, их признают виновными в попытке выжить любой ценой.

В США пятнадцать миллионов мексиканских мужчин и женщин работают без разрешения, а значит, нелегально. Вдоль границы между США и Мексикой планируется возвести бетонную стену в 1200 километров вместе с «виртуальной» стеной из 1800 наблюдательных пунктов. Любые обходные пути, которые сами по себе очень опасны, конечно же, будут обнаружены.

При переходе власти от промышленного капитализма, зависящего от фабрик и заводов, к финансовому капитализму, зависящему от спекуляций на свободном рынке и трейдеров, тюремная зона изменилась. Спекулятивные финансовые сделки ежедневно составляют 1300 миллиардов долларов, что в пятьдесят раз больше, чем сумма коммерческих сделок. Тюрьма сегодня размером с планету, со множеством разных выделенных зон, которые могут быть названы рабочим местом, лагерем беженцев, торговым центром, периферией, гетто, бизнес-центром, фавелой, пригородом. Важно то, что все, кто находится в этих зонах, такие же заключенные.

Это первая неделя мая. На холмах и в горах, вдоль проспектов и дорог на большинстве деревьев Северного полушария появляются листья. Ясно различимы все оттенки зеленого, и людям кажется, что каждый лист уникален, что они встречаются с миллиардами – нет, не миллиардами (это слово опошлено долларом), – они встречаются с бесконечным множеством новых листьев.

Для заключенных даже едва заметные признаки непрерывности природной жизни всегда были и остаются скрытым источником поддержки.

Сегодня назначение большинства тюремных стен (бетонных, электронных, охраняемых или представляющих собой фильтр дознания) состоит не в том, чтобы служить местом заключения и исправления узников, а в том, чтобы отгородиться от них и не впускать.

Большинство тех, кто остался за этими стенами, не имеют имен, отсюда такая озабоченность всех служб безопасности идентификацией. Их также никто не считает, чему есть две причины. Во-первых, их численность варьируется: каждый голод, природная катастрофа и военное вмешательство (которое теперь принято называть поддержанием общественного порядка) либо уменьшает, либо увеличивает их число. Во-вторых, оценить их количество значило бы столкнуться с тем фактом, что они составляют большинство жителей Земли, а официальное признание этого ввергнет нас в абсолютный абсурд.

Вы не замечали, что мелкие товары становится все сложнее и сложнее доставать из упаковки? Нечто похожее происходит и с жизнями тех, кто имеет хорошо оплачиваемую работу. Те, кто законно трудоустроен и не бедствует, живут в очень ограниченном пространстве, которое оставляет им все меньше и меньше выбора, за исключением постоянного бинарного выбора между повиновением и неповиновением. Их рабочее время, их место жительства, полученные в прошлом навыки и опыт, их здоровье, будущее их детей, все то, что находится за пределами их функционирования в качестве наемных работников, должно занять скромное второе место рядом с непредсказуемыми и огромными требованиями сиюминутной прибыли. И даже жесткость этого внутреннего корпоративного регламента называется гибкостью. В тюрьме слова приобретают противоположный смысл.

Угрожающее давление на работников, занимающих хорошо оплачиваемые должности, недавно вынудило суды в Японии ввести новую категорию дел, рассматривающих «смерть от переработки».

Экономически активному населению внушается, что ни одна другая система не состоятельна. Альтернативы нет. Войдите в лифт. А лифт – это маленькая камера.

Находясь в тюрьме, я смотрю, как пятилетняя девочка берет урок плавания в муниципальном закрытом плавательном бассейне. На ней темно-синий костюм. Она уже может плавать, но ей пока не хватает уверенности, чтобы делать это без поддержки. Тренер ведет ее к глубокому концу бассейна. Девочка собирается прыгнуть в воду, схватившись за длинный шест, протянутый тренером. Это способ избавиться от боязни воды. То же самое они делали вчера.

Сегодня тренер хочет, чтобы девочка прыгнула без шеста. Один-два-три! Девочка прыгает, но в последний момент хватается за шест. Ни слова. Женщина и девочка обмениваются слабыми улыбками: у девочки она лукавая, у женщины терпеливая.

Девочка вылезает из бассейна по лестнице и возвращается к краю. Еще раз! – шепчет она. Прыгает, руки по швам, ни за что не хватается. Когда она выныривает, то шест оказывается у самого ее носа. За два гребка она доплывает до лестницы без помощи шеста.

Считаю ли я, что девочка в темно-синем купальнике и ее тренер в сандалиях – узники? Разумеется, в момент, когда девочка прыгнула без помощи шеста, ни одна из них не находилась в заключении. Однако стоит подумать о последующих годах или оглянуться на недавнее прошлое, как возникает опасение, что, несмотря на описанный эпизод, обе они рискуют попасть или вернуться в тюрьму.