Екатерина Мельникова - Аморальное поведение

– Мне нужно прогуляться кое-куда одному.

– Одуреть. Ты капитан команды! А не полоумный, странный и одинокий художничек. Или все-таки художничек?

Что за слово – художничек? Можно подумать, что это синоним слова «отстой».

– Как будто это по-настоящему! – продолжаю я, вопя о футболе специально, чтоб перебить все иные мысли и слова Ярика. Он видел . Как я рисовал в тетради. И считает, что я спятил сильнее обычного, ведь я бросил рисовать на неделю, но это оказалось тяжелее, чем бросить курить. Когда кого-то любишь, сложно оставить творчество. Все равно, что оставить человека, которого любишь (рисуешь). Для меня это синонимы, любить и рисовать. – Футбол – это просто игра. – Я говорю правду. По сравнению с магией творчества – это всего лишь игра.

– Это весело, ты сам говорил. – Напоминает Паштет. – Что еще не по-настоящему? Может, дружба наша?

– Не устраивай сцену. Причем тут дружба? – или как еще объяснить Ярославу, что мне не хочется выяснять отношения, когда они и так предельно ясны. Мы друзья и изменять этого я не собираюсь. Просто иногда у меня появляются дела, в которые я не хочу посвящать никого. То есть, совсем никого. Даже дедулю.

– Ладно. Можешь кинуть команду. Скажи Лали, пусть тоже кидает. И пока мы будем гулять, вы будете с ней ходить целоваться в лес. Не нацепите только на задницы клещей.

– Но я не кидаю команду. Лали тоже. Подожди. Ты завидуешь мне? Хочешь так же с Кристиной?

От этих моих слов гроза над головой Ярика усиливается. Я могу заглянуть в его глаза и увидеть ледники. Его уже всего залило дождем, но никто до сих пор не включает фен.

– Вот теперь и ты мне задал эту, как ее? Дилемму. Я думаю, придурок ты или полный дурак, и склоняюсь к обоим вариантам. Не хочешь гулять сегодня с нами, вали. Но если еще раз нарушишь наши планы (не важно, с Лали или без нее), можешь искать себе другого Паштета.

Мой друг меня покидает, забирая с собой мое настроение, и мне за все его психи хочется размазать его по хлебу. По пути Ярик выбрасывает в мусорку мое хорошее настроение, и свое. Я не думаю, что скажут Ковчег, Дэн, Кристина и даже Лали, когда на игру явится один Паштет, а не Паштет с Кипятком. Сейчас я думаю только о том, чтобы как-то дать Ярику понять, что я не найду другого Ярика и главное не захочу никогда, но слова остаются у меня в голове, как пельмени в тарелке, которые стынут, не успев попасть в горло, поэтому я медленным шагом иду к воротам, придумывая, чего бы такого купить для Юлии Юрьевны. Мне хочется придумать такой же оригинальный подарок, как она. Юлия Юрьевна беспрепятственная и оригинальная, как мой папа. Они слушают одну и ту же музыку. Отец любит таких женщин, но не нашел свою среди них. Пора мне взять эту обязанность на себя.

Мне на ум приходит запах ее духов и браслет на руке. Я прицениваюсь по деньгам и соображаю, что бы учительнице больше всего понравилось. Тут в мои мысли вмешивается знакомый рокот мотоцикла. Мой отец. Ваша честь. Только его здесь не хватало!

Чтобы спрятаться от чего-то похуже, чем воображаемый дождь над головой не воображаемого почти бывшего друга, я забегаю в школу.

Я заглушаю двигатель, ставлю ногу на землю и снимаю перчатки без пальцев с липких от пота рук. Мой отец сказал, у Степы сегодня пять уроков. Надеюсь, я не опоздал – судя по тишине во дворе, пятый урок идет прямо сейчас, и я собираюсь дождаться Степу здесь, не буду писать и звонить, хочу сделать сюрприз.

– Как я рад видеть вас! – орет мне кто-то позади, и я поворачиваю голову на звук. Ловлю себя на том, что мне неинтересно, кому кроме сына меня так радостно видеть, но когда меня обходит длинный парень в рубашке и очках, встает передо мной, причем в такую позу, как будто готов начать фотосессию для рекламы туалетной воды, я чувствую, как мое безразличие растворяется в горячем воздухе. Я узнаю парня и все понимаю. Он именно такой, каким я его себе представлял, пока мне о нем рассказывал Степа. Что он там о нем говорил? Секси? Да, это так. Представляю, сколько бабских взглядов прилипают к этому парню со всех сторон. Тем не менее, он слегка ботан, судя по стилю. И моего возраста. – Глеб Владимирович, вас ко мне прямо Бог послал! – добавляет он, я чувствую, как ухмылка кривит мое лицо. По его лицу я определяю, что его это немного отталкивает. У парня хмурятся брови, а между ними появляется линия, словно в тетради по геометрии.

Думаю, я слишком строг в своем взгляде, когда обсматриваю его с ног до головы, то ли как судья подсудимого, то ли как крутой парень ботаника, и даже не думаю, что это могло бы выглядеть неуместно.

– Сомневаюсь, меня сюда скорее черти принести. – (А вот Бог меня действительно ПОСЛАЛ, дружище). – И вы напугали меня. – Говорю я, стараясь звучать так же, как выглядит мое лицо – то есть, совсем не как у человека, которого может что-либо напугать. Парень отводит от моего лица взгляд, наверное, решив лучше посмотреть на мое средство передвижения. Оно не такое страшное. А нет, точно такое же. Между мной и мотоциклом полное соответствие. Такой плавный переход от железа к человеку. Мы одно целое и оба сделаны из металла. Затем парень рассматривает мой стиль, всего меня, делая вывод не в мою пользу. Он выявляет в моей сущности несколько странностей, на что мне плевать. Кроме того, у меня возникает желание поиграть: – Вы кто вообще?

– О, простите. Я классный руководитель вашего сына, Степы Кипяткова. Дмитрий Валерьевич.

– Здарова. – Я жму его лапу. Слишком сильно, судя по тому, как у него вылезают глаза.

– Вы ведь Степин папа?

– А чо, не похоже? Вы откуда меня знаете? – требую я и наблюдаю, как учитель впадает в ступор, настолько взыскательно звучит вопрос – будто сама моя личность составляет государственную тайну настолько особой важности, что по условиям трудового договора я обязан ходить в шлеме даже в магазин за хлебушком.

– Я вас уже видел. Но только в шлеме.

– Допустим. Вы хотите дать рецензию на моего сына? Валяйте, только по шуре.

– Что-что? – плечи парня слегка сутулятся, а шея его вжимается в тело, которым он приближается ко мне, чтобы расслышать повтор ответа отчетливее. А еще ему необходима качественная расшифровка на понятие «по шуре». Ботан чистейшего источника! Можно подумать, что это его первый опыт работы в младших классах!

– Это значит – очень и очень быстро. – Мой собственный строгий голос в этот раз пугает даже меня. – Я видел ваши замечания в дневнике, но не решился спросить сына, какое преступление он совершил, помимо как не выучил биографию… этого… как там его… Не важно.

Лицо Дмитрия Валерьевича от отвращения скручивается как тряпка, которую отжимают вручную, будто я не смог вспомнить имя его лучшего друга или будто я напоминаю ему тяжелый случай, возникший в ходе его работы, или же его раздражает факт моей безграмотности в литературном деле. Он скрещивает руки, закрываясь на заслонку, не решаясь что-то сказать или спросить. Работа в суде обязала меня читать людей по лицам. Причем с внутренней стороны. Сейчас под маской учителя я вижу много всего, в том числе недовольство. Но… не Степой.