Новелла Иванова - Как любят россияне

Прочитав много женских писем я убедилась, что сильными, умными, удачливыми, здоровыми и красивыми женщину делает любящий мужчина. Но где его взять? Его надо сотворить своей любовью!

Об этом письма в этой главе. «Была бомжем, а стала любимой!», «Я подставила свои плечи, и семья выстояла!» – уже в этих заголовках писем ответ на этот очень важный вопрос.

Ты подарил мне жизнь!

Интеллигентная девушка из Одессы познакомилась по переписке с человеком, сидевшем в колонии строгого режима, который оказался ее Судьбой. 350 писем друг другу за восемь месяцев, затем венчание в колонии и, наконец, долгожданная свобода, а затем рождение сына-первенца и счастливая жизнь сегодня.

Перед вами письмо Евгении, подлинной героини этой непростой истории рождения семьи.

Нашей семье сколько? Пять месяцев, если семья начинается с общей кухни. Или год с небольшим, если отсчитывать с момента, когда появление штампа в паспорте отмечает свое рождение перед законом? А может быть, полтора или даже два года, ведь именно столько прошло с тех пор, как мы обменялись первыми неуверенными письмами и потом впервые взглянули друг другу в глаза… и стали на всю жизнь существовать друг в друге – перед Богом… Жила-была девочка из стандартной советской интеллигентной семьи (врач + инженер, и еще наличествуют в семье кандидат наук и воспоминание о покойном профессоре). Впрочем, девочкой ее, пожалуй, не назовешь – 25 лет. Жила довольно благополучно, получив интеллигентски-старомодное воспитание.

Наверное, с этого дня и начинается мое признание в любви. Итак, 65 (а потом еще 70 или чуть больше) писем. И мои размышления о том, зачем же мне все это было нужно. Но тем не менее я увлеклась, и с кем-то завязалась переписка, по каким-то телефонам я позвонила, с кем-то встретилась – с неизбежными походами в кино, прогулками по городу и (не менее неизбежными) приглашениями на чаепитие. «С кем-то» – так сказала, но, пожалуй, это правда, потому что теперь не осталось уже в памяти ни лиц, ни голосов. И еще потому, что началась эта история в ноябре, а уже к февралю, непонятно и необъяснимо, из всего захлестнувшего меня потока самых разных отношений с самыми разными людьми остались только эти письма – с невероятными ошибками и зловещим обратным адресом «КС…».

Мы переписывались восемь месяцев, прежде чем впервые увидели друг друга.

Говорю еще раз, я не знаю почему. Может быть, потому, что (я поняла это не так давно) в каждом человеке есть главное и не главное. Как ни парадоксально, но «не главным» в этой истории для меня оказалась именно вся основная часть его биографии – бурная и не слишком «святая» молодость, в которой все-таки не было места подлости, и годы, потерянные навсегда в местах, не столь отдаленных. А главным… главным было то, что я нашла в нем (и безуспешно искала все эти годы до него) ВРОЖДЕННУЮ, как говорится, БОГОМ ДАННУЮ ПОРЯДОЧНОСТЬ, ЧЕСТНОСТЬ И НЕКОТОРОЕ ДАЖЕ СТАРОМОДНОЕ РЫЦАРСТВО, А ЕЩЕ УМ И ДОБРОТУ… и… но всего не объяснишь. Впрочем, все это я поняла не сразу. Конечно, было и недоверие. И осторожничанье – три месяца его письма шли все в ту же «Службу семьи», на безымянный номер абонента, и еще полгода потом – на столь же неясный адрес: «до востребования». Сергей все понимал и не просил ничего иного. Может быть, именно это молчаливое понимание и привлекло меня поначалу.

Через пять месяцев переписки он впервые попросил о встрече, но еще три месяца я не решалась, а может, попросту кокетничала, мучая уже не только его, но и себя, и наконец мы увиделись. Это был уже 89-й год. Признаться честно, я была просто насмерть напугана: лязг железной двери, суровый военный с журналом, допрашивающий «кто вы ему такая?» (а кто я такая? И «невеста», и «знакомая» – все звучало одинаково двусмысленно). Страшные и непонятные «родственники осужденных», собравшиеся кто на свидание, кто для передачи и учившие меня «бежать к замполиту и просить»… Четыре часа ожидания. И наконец, его лицо через два слоя пыльного стекла и решетки в тусклом свете казенных ламп, неработающая телефонная трубка и табуретка, привинченная к полу.

Во всяком случае, мы расстались со странной уверенностью, что мы уже вместе, что это серьезно и, по-видимому, навсегда и что будет наша жизнь хороша или плоха, но прожить ее нам уже суждено вместе.

Через пять дней ожидания и все того же тумана я получила от него коротенькое (первый раз у него не нашлось слов) письмо: «Я не знаю, что со мной, я уже извел кучу бумаги, и у меня ничего не получается. Выходи за меня замуж». Был ясный летний день, и солнышко отражалось в черном бабушкином пианино с бронзовыми подсвечниками, а на уголке пианино лежало его письмо, и я бродила по комнате, растерянно на него поглядывая. О замужестве не могло быть и речи – это ясно было как день, мы абсолютно разные люди, я его совершенно, в конце концов, не знаю, и мама, мама же никогда… достаточно было посмотреть на брезгливую гримасу, появлявшуюся на ее лице, если по ТВ случайно проскальзывала передача об «этих»… все это было ясно…