Николай Жаворонков - Создано человеком

А катализаторы, как известно, вещества, ускоряющие ход химических реакций. Вот почему новейшие материалы и соединения, стимулирующие развитие всех приоритетных направлений НТП - бесчисленные "добавки", химические реактивы, особо чистые вещества, нередко именуют еще и катализаторами катализаторов. Производство таких веществ малотоннажно, так как создаются они внебольших количествах - в граммах, килограммах, реже ь тоннах. В отличие от крупнотоннажных, когда готовая продукция комбинатов и заводов измеряется в тысячам, миллионах тони. Я счел необходимым объяснить разницу этих чисто "химических" понятий уже на первых страницах книги, поскольку они будут еще не раз и не два встречаться читателю в дальнейшем. Впрочем, специальных терминов в рассказе о химии не избежать, потому некоюрые из них мне придется пояснять в ходе повествования. Здесь же я хочу извиниться и перед памятью уже ушедших от нас ученых, и ныне здравствующих за то, что перед фамилиями не всегда будет стоять научное звание. Соблюди я это требование - и многие страницы рассказа превратились бы в сплошной перечень "титулов", должностей. Так много выдающихся, а теперь всемирно известных людей стояло у истоков и продолжает трудиться на благо советской химии и химической технологии. Пользуясь авторским правом, обозначу национальность и круг научных интересов только перед фамилиями иностранных исследователей. А соотечественники пусть меня извинят... Все мы, кандидаты наук, профессора, академики и не увенчанные почестями и славой исследователи - рыцари и служители Химии.

Что же касается точности "перевода" химических терминов и обозначений, то я постараюсь неукоснительно соблюсти данное требование, ибо, как вы узнаете из первой главы книги, от этого слишком многое зависит.

Искусство превращения

Слово о слове

Один из знаменитых отечественных химиков профессор Иван Алексеевич Каблуков, поражал нашего брата - студента, отнюдь не отличавшегося строгостью речи, почти фантастической небрежностью в употреблении слов.

Нисколько не считаясь с правилами грамматики, он склонял и спрягал их сугубо по-своему, по~каблуковски, "тасуя" с легкостью фокусника, проделывающего головокружительные манипуляции с карточной колодой.

"Приходите ко мне во вторницу, - говорил, к примеру, профессор, - в пятник принять не смогу... семинар".

Каблуковские "афоризмы" заучивались наизусть, записывались в блокноты, цементировались памятью навечно. Я и до сей поры не могу забыть, как живописал Иван Алексеевич удушающие свойства углекислого газа, его пагубное воздействие на человеческий организм.

"В Италии есть пещера, наполненная углекислым газом, - посвящал он слушателей в роковую тайну, - человек входит в нее живым, а выходит мертвым".

А среди химиков моего поколения и поныне живет притча, поведанная нам предшественниками. Собралсяде Иван Алексеевич в гости и отправился на Мясницкую (ныне улица Кирова), славившуюся своими кондитерскими. Заглянул в два первых магазина - подходящего торта не оказалось, зашел к Эйнему (был такой немец, державший в Москве до революции монополию на кондитерскую торговлю), купил что было нужно и пошел в гости.

Только уже по дороге к друзьям почувствовал себя профессор как-то не очень уютно, словно потерял что-то.

Оказалось, и в самом деле забыл где-то любимою трость с "набалдым золоташником", без которой и шага ступить не мог. Пришлось возвращался.

- Не оставлял ли я у вас тростп? - спросил ученый в первых двух магазинах.

- Никак нет. господин профессор, - ответили ему услужливые приказчики.

У Эйнема и спрашивать не пришлось. Будьте добры, господин профессор, тотчас любезно подали ему забытую вещь. Изволили оставить...

- Вот что значит немецкая честность, - довольно рассказывал Иван Алексеевич в гостях. В русских магазинах не отдали, а немец тотчас вернул трость.

Все это, конечно, забавно... Но вряд ли я бы рискнул отвести даже очень смешным историям столько места в моем рассказе, если бы все они не работали на главную тему книги. Дело в том, что, понимая парадоксальность выводов, к которым нередко приходил в делах житейских, сопоставляя порой несопоставимое, игнорируя причинноследственные связи между событиями, профессор время от времени конфузливо "винился" перед слушателями, изрекая афоризм иного рода: самый внимательный человек, друзья, человек рассеянный.

И все сразу становилось на свои места. Где уж Изащ Алексеевичу было следить за словами, если они не успевали за его мыслью, и когда было профессору анализировать свои поступки и действия, происходящие вроде бы независимо от его воли и желания, в то время как думы ученого занимала "одна, но пламенная страсть". Он служил Химии. А о том, как результативно было это служение, свидетельствует сама история науки. А многочисленные ученики "рассеянного" человека, путавшего "вторницу" с "пятником", внимательнейшим образом изучают сегодня природу через призму химии, оставаясь прежде всего, как и учитель, приверженцами истины.

Именно истина и заставляет меня вступить в спор по поводу тех терминов и определений, искаженное употребление которых в последнее время вошло в моду и отнюдь не по рассеянности и забывчивости некоторых ученых.

Такие словосочетания, как "промышленная технология", "индустриальная технология", "безотходная технология"

и т. д. сегодня, к сожалению, узаконены не только популярной литературой.

Но почему все-таки столь ва/кно для химика установить истинность употребляемых терминов? Причин здесь несколько. Неверное употребление слов искажает русский язык, красоту и могущество которого неоднократно подчеркивал Владимир Ильич Ленин, борясь против ею засорения.

А. В. Луначарский, например, рассказывает в своих воспоминаниях, с каким негодованием В. И. Ленин высказался однажды по поводу употребления слова "ишрабы" - так в 20-х годах называли школьных работников:

"Что за безобразие назвать таким отвратительным словом учителя! У него есть почетное название - народный учитель. Оно и должно быть за ним сохранено!" И рааве непонятно с тех же позиций стремление ученого к точное г л употребления слов и их сочетаний. Любого ученого, любого исследователя, а химика особенно. Потому что, ьак сказал еще выдающийся французский химик М. Бертлов конце XIX столетия, химия в отличие от всех прочих наук сама создает предмет своего исследования. А вопрос о том, какие материалы создавать и какие свойства им придавать, был и всегда будет неотделим от вопроса, каким способом это делать. Ответ же на этот первостепенной важности вопрос дает технология - наука о промышленном производстве.

Слово "технология" обязано своему утверждению в русском языке двум греческим словам, его составляющим, techne (искусство, ремесло, мастерство) и logos (слово, учение, наука) и дословно означает "наука о ремеслах". Нужно сказать, что до XIX века на Руси в том же смысле употреблялось свое исконно славянское слово "художество". И означало оно не только искусство в том привычном понимании, которое и кажется нам сегодня единственно верным, но и искусство производить материалы, продукты и другие изделия, что равнозначно техническим ремеслам и промышленности. Вспомните-ка знаменитое ломоносовское "Слово о пользе химии":