Николай Беляев - Оставаться человеком [СИ]

Деревенька горела.

Семилетний Андрейка растерянно брёл по улице, ставшей вдруг чужой и совершенно незнакомой — словно он не бегал тут беззаботно всего лишь вчера. Часть домов уже догорела и чадила смрадным дымом, часть ещё полыхала. Мальчик не мог найти свой дом — всё странным образом изменилось. Может быть, и дома уже не было, но маленький разум отказывался это воспринимать…

Спасло его лишь то, что он утром убежал к лесу — кто-то из ребятишек сказал, что в зарослях кустарника живёт огромный паук-крестоносец. Андрейка нашёл его и долго с интересом наблюдал за пауком. Тот и правда был огромным, чуть не с ладошку размером.

Опомнился мальчик, лишь когда со стороны деревни хлестнула автоматная очередь. Он не знал, что взвод германских солдат, озверевших от партизанской засады в нескольких километрах, выместил свою злобу именно тут. Андрейка смотрел из кустов, как один за другим загораются дома, и словно могучая рука держала его за шиворот, не пуская туда, к деревне… Лишь когда высокобортный грузовик с солдатами, подвывая двигателем, уполз за поворот, мальчик рванулся к горящим домам.

Он сразу наткнулся на тело деда Ивана. Оно лежало в дорожной пыли, густо пропитанной кровью — автоматная очередь словно перечеркнула его. Невидящие глаза уставились в небо, по которому неслись клубы дыма. Вон ещё тело, у ограды… и ещё… Мужчин в деревне не было — только старики, женщины и пятеро детей… помимо Андрейки.

— Помогите, — растерянно пробормотал мальчик. Оглянулся по сторонам… Кого звать? Кажется, никого нет.

— Помогите! — завизжал он изо всех сил.

Впереди по улице раздался глухой хлопок. Андрейка зажмурился — неяркая вспышка ослепила, несмотря на обилие огня. А на месте, где сверкнуло, стояли шестеро.

Четверо молодых, рослых, широкоплечих, одетых в чёрную униформу. Каски из странного матового материала, жилетки со множеством чем-то набитых кармашков, даже на штанах карманы. Высокие ботинки на шнуровке, на шеях висят странные автоматы. Руки в чёрных перчатках с отрезанными пальцами. На плече — шевроны с надписью незнакомыми буквами.

Двое других отличались. Они выглядели постарше, на них была похожая черная форма, но без жилетов, оружия в руках нет. Один держал в руках какой-то прибор, не сводя с него взгляда, второй не отпускал от глаз что-то похожее на фотоаппарат, но гораздо более массивный, и тоже черный, матовый. «Фотоаппарат» глухо прошелестел, словно сделал не один снимок, а сразу десять.

— Офигеть, — сказал тот, что держал в руках прибор. — Миха, снимай. Много снимай, всё снимай. Материал — зашибись.

— Точно вышли? — поинтересовался человек с фотоаппаратом. — Какая отметка?

— Пятое восьмой сорок первый, — малопонятно отозвался тот, что с прибором. — Геолокация, хронолокация в норме, погрешность мизерная. Эту деревню спалили дотла. Как раз только что, — ухмыльнулся он.

Второй присел, навёл свой аппарат на горящий дом, щелкнул несколько раз. Потом встал и повёл его слева направо, панорамой.

— Лёш, гляди, пацан, — рассеянно отозвался он. Стеклянный глаз его аппарата остановился на Андрейке, который замер, ничего не понимая. — Живой.

Люди говорили на чистейшем русском языке, и, хотя некоторые слова были решительно непонятны, мальчик, сообразил, что это свои. Свои! Значит, они могут помочь! У них даже есть оружие! Они могут догнать и убить тех фашистов! А еще они могут посмотреть, не удалось ли кому-то спастись! Может, есть живые!

— Дяденьки, помогите, — прошептал мальчик, делая шаг вперёд.

Люди разошлись свободным полукругом. Мальчика они словно не замечали, будто его тут и не было. Миха продолжал щелкать, не забывая снимать и Андрейку, Лёша продолжал следить за прибором. Те, что с автоматами, безучастно наблюдали за происходящим.

Один сделал шаг по направлению к мальчику. Андрейка встретился с ним глазами… и завопил что было мочи:

— Дяденька, помогите, пожалуйста!

Чёрный замер. На лице его отразились мучительные эмоции, словно автоматчик хотел сделать то, чего делать категорически нельзя… Перекинул автомат на плечо, сделал шаг навстречу Андрейке, стаскивая с руки перчатку…

— Соловьев, стоять! — резко, как удар хлыста, прозвучал голос Лёши. — Регламент, пункт двенадцать-а — мы не имеем права на взаимодействие. Только наблюдение.

— Алексей Василич, как же, — солдат словно наткнулся на стенку. — Пацан маленький совсем, пропадёт же…

— Мне насрать, Соловьёв! — заорал Алексей. — Мы историки, а не долбаные попаданцы. Мы тут не выигрывать войну, а собирать материал. Первая заброска?

— Так точно, — буркнул Соловьёв, не сводя глаз с Андрейки, глаза которого наполнялись слезами. Мальчик не понимал, почему эти люди — несомненно, русские люди! — не хотят помочь…

— Будет последняя! — разорялся Алексей, не сводя глаз с прибора. — Кадровикам головы поотрываю… Пойдёшь обратно в свой ЧОП, раз у нас не нравится. Подписывал? Работай, сука!

Но, кажется, так и оставшийся безымянным Соловьев что-то для себя уже решил. Он сделал уверенный шаг по направлению к Андрейке, бормоча что-то вроде «мы ж люди, мать вашу»… но свалился от удара прикладом автомата меж лопаток.

Ударивший, один из оставшихся троих солдат, скользнул по мальчику незаинтересованным взглядом и, взяв тело Соловьёва за шиворот, оттащил его в сторону.

— Алексей Васильич, нарушение, не имеем права оставаться, — сказал он.

Алексей досадливо махнул рукой:

— Вот придурок, испортил заброску… Миха, сворачиваемся, надо уходить. Мужики, волоките этого… романтика, мать его. Я ему, суке, устрою… Век работу не найдет…

Вспышка — и шестеро исчезли. Андрейка так и остался стоять, разинув рот…

Женя Соловьёв вышел из дверей института под яркое июньское небо. Настроение было мерзким, спина меж лопаток, куда пришёлся удар прикладом «калаша», чувствительно болела. В ушах ещё стояли вопли Алексея Ивлева, руководителя хронопроекта: «Чистоплюй! Наука во много раз выше твоего долбаного милосердия! Кто выжил тогда — тот выжил! Мы собираем уникальный материал о прошлом, и нехрен вмешиваться! Тебя брали силовиком — исполняй! Начитались, мать вашу, книжек, все норовите мир спасать… Работать надо, сука! Двадцать первый век на дворе, а говно из головы не выветрилось! На твоё место очередь стоит!»

Увы, Ивлев был прав. Оклад здесь отличался от того, что был у Жени раньше, даже не в разы, а на порядки. Впрочем… всё кончено. Нет никакого оклада. И работы нет. И неизвестно, когда будет. Опять Люся будет пилить — работу потерял, не проработав и месяца… и вышвырнули без выходного пособия, ни копейки не заплатили. Ладно хоть, без штрафов обошлось…