Виктор Кротов - Таблетки от несладкой жизни. Сказочки для всей семьи

Банановый гном Нан был очень маленьким. Он носил одежду из банановых шкурок и ел одни бананы. Однажды Нан увидел очень красивую девочку, хотя в сравнении с ним она была великанкой. Он бросил ей под ноги свою курточку. Девочка поскользнулась и упала. Тут Нан подошёл к ней познакомиться. Девочка поняла его хитрость, но она была весёлая и не обиделась. Они подружились, а потом гном вырос и женился на ней.

Юля построила на даче шалаш. Сама она не могла жить там всё время (родители огорчились бы), поэтому поселила там невидимку. Невидимку звали Пряточка (догадайтесь почему). Юля принесла ему старое кресло, на котором уже не могли сидеть люди (слишком уж тяжёлые были). А Пряточка взял да оживил это кресло (совершенно незаметно). Стали они с Юлей откармливать живое кресло свежей травой (в которой много витаминов), и оно поправилось. Весело скрипя, оно часто катало Юлю с Пряточкой по участку. Лишь бы никто из взрослых не видел – а то…

Чихалкой её назвали дети. Когда у кого-нибудь был насморк, ему в нос капали сок из листьев, и начинался такой чих, что насморк в ужасе исчезал. У чихалки по краям листов росли крошечные чихалочки с корешками. Росла она, росла, пока не упёрлась в потолок. Пришлось вытащить её из земли и положить на шкаф. Там её и забыли. Глянули через год – а она и там зеленеет. И вся в чихалочках. Посыпались они со шкафа, приютились по цветочным горшкам, стали там жить-поживать и расти до потолка. Потому что начихать им было на всякие невзгоды.

Показал Тибус своему сынишке Бубусу новое изобретение: оживлятор. Наведёшь его на плюшевого медведя, настроишь как надо – и тот сразу оживёт. Тут же забавные приключения начинаются, не хуже чем у знаменитого Винни-Пуха. На что только Тибус с Бубусом ни наводили оживлятор! Ведь с каждой вещью интересно познакомиться. Потом Бубус спросил: «А на меня навести можно?». Но Тибус спрятал прибор и сказал: «Твой оживлятор у тебя внутри. Хотя, конечно, с настройкой придётся повозиться».

Странная особенность была у Дорпа: чуть заскучает, так весь прямо вызёвывается. Особенно в школе. От него и остальные ученики зевать начинали. То и дело разгневанные учителя исключали Дорпа из класса или даже из школы, пока им не заинтересовалось министерство просвещения. Стали возить его по разным школам и с его помощью проверять учителей. Если где у Дропа не начиналось вызёвывание, там сразу же награждали учителя медалью за героически интересное обучение.

Под Новый год ехал Дед Мороз на ёлку. На самоходных санях. По дороге ему то и дело попадались автостопщики: тоже на ёлку спешили. Разве мог он кому-нибудь отказать? Всех сажал. Сани у него волшебные. Чем больше людей садится, тем они длиннее. Удлинялись сани, удлинялись – и стали такими, что сзади переда не видно. Носом уже в ёлку упёрлись, а задний край ещё ого-го как далеко! Пришлось оттуда пассажирам прямо по саням бежать, чтобы успеть на праздник.

На детской площадке во дворе вырос однажды дворец. Сам вырос. Маленький, но вместительный. Зайдёт туда ребёнок – и не видать его. Потом выбежит радостный, поздоровевший, поумневший, но ничего толком рассказать не может. Спросят, что же там такое, а он улыбается загадочно: «Много чего». Взрослым туда ни войти, ни заглянуть. Многие родители считали, что это безобразие, и детей к дворцу не подпускали. Мало ли что.

Очень Айся хотела научиться летать. Поэтому приставала ко всем волшебникам, повстречавшимся в жизни, с просьбой об этом. Но если волшебник брался за палочку, Айся тут же добавляла: «Только я высоты боюсь». На этом и кончалось. Но один мудрый волшебник всё же махнул палочкой и сказал: «Крылья для ног и гладкий холодок!». Тут же у Айси появились коньки – и лёд под ногами. Ах, как она стала летать! Не зря мечтала.

Рямица всё делала по-своему. Без конца повторяла: «Какой хочу, такой и буду». Однажды решила быть послушной: и сидела неподвижно, пока ей поручение не давали. Потом стала упрямой: что ни скажут, всё наоборот. Побывала и ленивой, и капризной, и озорной. А потом голос с неба услышала. Ничего особого он ей не сказал, одно вопросительное «Ну?..» Но сам голос такой особый был, что Рямица стала совсем другой. Столько всего делала, и всё у неё получалось легко и весело. А когда находила усталость или печаль, она приговаривала: «Какой должна, такой и буду». И снова с улыбкой бралась за дело.

Уехала мама на месяц в дальний город. Перед отъездом оставила дочке баночку волшебной мамази. Смажет дочка себе руки – так и в комнате уберётся, и обед вкусный приготовит. Если папа чем-то огорчён, помажет дочка ему щёки мамазью, он и повеселеет. Если у братца синяк, тут же от мамази проходит. А перед сном намажет дочка плюшевую белочку, и та ей песенку споёт. Но когда мама вернулась, все тут же про мамазь забыли. Ведь волшебство в маме было, а в мамази только чуточку.

Весна пришла. Солнце греет, снег топит, вот-вот ничего не останется. Выбежала Юша на балкон, машет Солнышку: «Эй, погоди! Дай ещё разок на санках прокатиться!». Замерло Солнце, боится теплом дыхнуть, Юшу расстроить. А та выбежала с санками к горке и скорее-скорее с последнего снежного языка съехала. Встали санки у ручейка. «Спасибо!» – помахала Юша Солнышку. Дохнуло оно задержанным теплом, снежный язык стёк в ручеёк, и весна началась в полную силу.

Отец у Пити был суровый, то и дело ремень к нему применял. Пожаловался Питя на это приятелю Поте. «Давай менять битьё на мытьё», – предложил Потя. Удивился Питя, но согласился. Назавтра встретились, Питя бросился к Поте, умоляет: «Давай обратно меняться! Лучше папин ремень, чем мамина головомойка».

Жил в деревне Привыкино старик Емелькин. Обычный такой старик. Однажды сидел он на брёвнах с деревенскими мальчишками, разомлел под солнышком и разговорился. Оказывается, его прадед был тем самым Емелей, который вытащил чудесную щуку и разъезжал на печи. Емелькин даже печь показал, которая поездила по свету и обратно в избу вернулась. Пошли ребята от Емелькина, глядят – деревня у них и вправду сказочная. Подобрали палочку с земли, и та волшебной оказалась.

Жили-были Мьянь и Тврдъ. Они делали стулья. Тврдъ любил прочность и в конце концов стал высекать стулья из камня. «Мои стулья века простоят», – говорил он. У Мьяня стулья получались мягкими и уютными. Они тут же исчезали по квартирам. А каменные стулья стояли под открытым небом. На них редко кто сидел из-за холода, пыли и дождя, но каменные стулья не огорчались. У них впереди была долгая жизнь, и до людей им не было никакого дела.