Григорий Ревзин - Очень важный маршрут. «Коммерсантъ»

Строго говоря, не музей, скорее зал для урока за все хорошее, против всего плохого. Но у него тем не менее есть образ. И этот образ, скажем так, соотносится с названием.

Евгений Асс, гуру современной архитектуры в Москве, сделал этот музей в 1996 году. Для того чтобы оценить его проект, нужно помнить, что первый магазин ИКЕА открылся в Москве только в 2000 году, потому что если это забыть, то можно понять все неправильно. Вот все, что принесла в нашу жизнь ИКЕА, – честность, доброжелательность, протестантскую скромность, открытость, демократичность, стертость, как бы некоторую безымянность дизайна и легкий привкус зарубежности, – все это Евгений Асс нашел еще за четыре года до того, как нам это привезли из Швеции. Даже стеллажи его выглядят, как остроумная комбинация из полок «Билли», «Ивар» и «Лайва», а в целом экспозиция, скромная и чистая, кажется вариацией на тему икейского зала «аккуратный дом», только в несколько более меланхолическом варианте.

И когда ходишь по этому залу, думаешь, что это невероятно странно. Все же все то, что связывается в голове с именем Андрея Сахарова, будь то термоядерная бомба или крах СССР, настолько грандиозно, что как-то это меньше всего ассоциируется с таким дизайном.

Ну что угодно ожидаешь в этом музее увидеть, но никак не образ ИКЕА, гениально предсказанный Евгением Ассом за четыре года до того, как он появился в Москве (хотя, справедливости ради, скажу, что в Венгрии уже этим торговали).

И все время задаешься вопросом: что же он имел в виду, как это могло получиться, какой смысл?

У ИКЕА главная идея в том, чтобы создать европейскую норму. Вот нормальная жизнь – честная, скромная, доброжелательная, удобная, без катаклизмов неумеренного артистического эффекта, богатства и нищеты. И человечная, когда кабинет – он не официальное место, а и для жизни тоже. И все так естественно, демократично, открытые полки, скрывать нечего. Без задней мысли. А здесь шкафы, а в них одни скелеты. Чудовищная мука двух поколений. Фотографии взрослых – вроде три на четыре, а они кричат громче картин Йозефа Бойса. Фотографии детей, погибших в голодомор, – ну просто Освенцим. Но так аккуратно все это уложено, в папочках, в рамочках. В архиве наведен порядок, и даже место для пластинки «Битлз» нашлось, в порядке сопротивления тоталитаризму. Должно же быть что-то хорошее?

Когда Евгений Асс делал этот музей, у него была концепция «архитектуры без архитектора». Идея заключалась в том, что здание или пространство не должно быть самовыражением архитектора, это не место для творческого жеста, а место для чужой жизни. И задача архитектора в том, чтобы понять эту жизнь, почувствовать ее логику и создать для нее разумное пространственное размещение и материальное воплощение. Так, чтобы было ощущение, что все сложилось само собой. Только тогда архитектура становится естественной. Не знаю, может быть, это у него была такая реакция на изобилие несколько неловких творческих жестов, которые тогда только начали производить русские архитекторы то по заказу, то в борьбе с Лужковым.

Знаете, а это ведь мечта такая была у позднесоветской интеллигенции – жить не по лжи, а как в Европе. Не то чтобы роскошно, а вот так, открыто, без двоемыслия, и чтобы на высоких, чистых стеллажах стояли любимые книги, и полки под ними не проваливались, и чтобы был «аккуратный дом», и еще оставалось место где-то для фотографии, где-то для сухого букета, где-то для любимой пластинки. Ну, чтобы как на Западе. И тогда у нас все получится, у нас будет не то чтобы совсем счастье, но уж по крайней мере – покой и воля. Если соединить свободу прессы с экономическими реформами, то Россия, несомненно, станет нормальной европейской страной.

Ну, вот эту мечту Евгений Асс и воплотил. И тут вылез вопрос. Ну, хорошо, стеллажи, как в ИКЕА, построить можно. А что вы туда положите? Вы, внуки посаженных, расстрелянных и измученных, дети тех, кто прятал фотокопии «Архипелага Гулаг» в пакетах от порошка «Лотос», и ждал, что КГБ, конечно, придет, но в «Лотос» не полезет? Вы правда уверены, что у нас может быть эта чистая, демократичная, несколько простоватая в отсутствие двоемыслия Европа? А может, получится какая-то химера? У них тоже бывают скелеты в шкафу. Но вот так, что скелеты не лезут в шкафы и кричат от ужаса и боли, – это трудно представимо в Швеции.

Иногда люди недоумевают, почему именно музей Сахарова, в сущности, европейская институция, созданная по образцу западных культурных фондов, постоянно оказывается в центре тяжелых скандалов вроде процесса Самодурова-Ерофеева, столкновений измученных позиций, каждая из которых – с двойным дном, с подтекстом, еще более абсурдным и травмирующим, чем мука на поверхности. Ну, а что собственно может произрасти из такого места, кроме истерики? Когда само стремление к европейской норме уже оказывается родом шизофрении.

Нет, правда, что? В воспоминаниях об Андрее Сахарове, уже поздних, о Съезде народных депутатов, есть описания работы межрегиональной группы. Ничего особенного – какие-то правозащитники из провинции, кого-то посадили в сумасшедший дом, какие-то мелкие дрязги, причем люди рассказывают о своих бедах уже десять часов. Все уже потеряли нить разговора. Бесконечно усталый Андрей Дмитриевич сидит и все очень аккуратно записывает в тетрадку ручками разного цвета, даже, кажется, в разные тетрадочки, чтобы страдания были по порядку. И повторяет: «Это очень важно!» И записывает, и подчеркивает, и цветом выделяет. Как в «аккуратном доме» в ИКЕА. Чтобы создать в России нормальную жизнь, нужно сначала создать ее у себя в голове.

Как утверждают все люди, вспоминающие Сахарова, он был оптимистом.

Где это:м. Кунцевская, ул. Екатерины Будановой, д. 18, +7 (495) 443—11—90

Что это:музей, посвященный жизни и деятельности советского педагога и писателя А. С. Макаренко

Что можно:узнать о педагогической системе Макаренко, об успехах и трудностях ее применения в советское и наше время

Документация социального эксперимента, который удался, но плодами которого мы никак не можем воспользоваться.

Семейный альбом

Музей Антона Макаренко находится в двух комнатах Центра детского и юношеского творчества Киевского района, на Поклонной улице. Это бедный музей. Там есть фотоаппарат ФЭД, который выпускала трудколония Дзержинского и электродрели, которые они делали, ракетки для изобретенной в трудколонии Дзержинского игры горлет (вроде тенниса), а в основном – фотографии, письма, рисунки. И еще шкаф из его квартиры в Доме писателей, где он прожил с 1937 по 1939 год. Еще была пишущая машинка Макаренко, но ее украли, и теперь стоит такая же, но не его.