Андрей Звонков - Никто, кроме вас. Рассказы, которые могут спасти жизнь

Нестеров закончил осмотр пострадавшего и особенно его ноги. Судя по следам и синякам, буфет пролежал на ней около суток. От черты, которую оставила небольшая столешница, нога ниже до самой ступни была мясного цвета с фиолетово-синюшными, напоминающими трупные пятнами. Подозрения на краш-синдром, или синдром длительного сдавления, полностью подтвердились. Фельдшеры «Скорой» не спорили. Один, наклонившись, сказал:

– В больничку поедем?

– Не хочется, – сказал старик, – я б дома остался!

Нестеров замер в изумлении.

– Ребята! Это не обсуждается! Тут ногу нужно… – Он сделал пальцами жест, как ножницами. – Берите и везите!

– Мы обязаны спросить, – сказал старший по бригаде. – Вдруг он не хочет?

– Да он не понимает, насколько все серьезно! – Врач покраснел. – Не валяйте дурака!

– Если он не хочет ехать, мы его не повезем! – Старший нагнулся к уху деда: – Надо ехать в больницу! Нога очень плохая! Дома не вылечить! – Он повернулся к врачу: – А вы его не обезболивали?

– У нас нет наркотиков, – мрачно сказал Нестеров, – баралгин мы ему ввели в вену. Ребята, дед неадекватен, он около суток пролежал под буфетом. Если не отвезете – его смерть на вашей совести будет. Я приеду в поликлинику и подам рапорт дежурному смены в оперотделе.

– Не надо нас пугать, – сказал фельдшер, – мы действуем по инструкции. Если не хочет, заставить не можем!

Нестеров повернулся к участковому. Тот стоял неподалеку с безучастным видом.

– Полицейский! Я, как врач, ставлю больному старческую деменцию, он не ориентирован во времени и пространстве, энцефалопатия тут очевидна, он не может отвечать за свои слова и действия! В карте я это отражу. Больной в очень тяжелом состоянии, и, если ему не оказать хирургическую помощь, он умрет в ближайшие три-четыре дня от острой почечной недостаточности.

– Да он и так помрет, – сказал второй фельдшер. – Думаете, перенесет операцию?

– А вот это уже не ваше дело, – разозлился Нестеров. – Дед неадекватен, его заявления ничего не стоят.

– Отвезем, – сказал старший по бригаде, – нам все равно, лишь бы в машине не отошел. Капельничку поставили – и хорошо. На пленке что?

– Синусовая тахикардия, – ответил Нестеров, – сто три в минуту, давление девяносто на пятьдесят. Отнести в машину поможем.

– Сами управимся, – сказал второй фельдшер «Скорой», – дед легкий, наверное, голодный. В больничке накормят. А если до ужина успеем, и ложку найдут.

– Какую ложку? – спросил Нестеров. – Его на экстренную возьмут. Давайте, ребята, если вам помощь не нужна, мы поедем.

Таня не вмешивалась в перепалку с фельдшерами «Скорой», это была бригада с другой подстанции. Сама она находилась в каком-то двояком состоянии. С одной стороны, по инструкции отказ от госпитализации подразумевал простые действия: взять подпись, оставить вызов другой бригаде через два часа, если пациент вдруг дозреет до осознания, что без больницы никак. Но другой половинкой ума она понимала, что за эти два часа в организме деда начнутся необратимые изменения и его уже не спасет никакая операция. У него и сейчас-то шансов все меньше остается, но пока они еще есть. Жгут – ненадежное спасение. Нестеров поднял ящик, махнул карточкой Тане, добавив: «Пойдем!» Они вышли и начали спускаться к машине. На лестнице встретили женщину с пакетами, та удивленно смотрела на разрезанную дверь. Увидев бригаду «неотложки», спросила:

– А что случилось?

– А вы кто? – спросил в свою очередь доктор.

– Я из собеса, – ответила женщина, – соцработник. Вот, продукты принесла.

– Ваш подопечный, похоже, вчера умудрился уронить на себя буфет, – объяснил Нестеров, – и около суток пролежал придавленный. Пока телефон не нашел в кармане. Видно, он еще и без сознания был какое-то время. Пришлось дверь вскрывать.

– Что ж теперь делать-то? – запричитала женщина. – Замок-то испортили! Как же без замка теперь?

– Вы идите в квартиру, деда сейчас повезут в больницу, а вы поговорите со спасателями. Они подскажут, как вам быть с дверью.

Из машины Таня набрала номер диспетчера.

– Мы закончили!

– Это хорошо, – сказала диспетчер, – есть еще вызов. Что-то вы долго!

– Спасателей ждали и полицию. Они ведь не «Скорая», им спешить незачем! – вставил пять копеек Нестеров, услыхав реплику диспетчера насчет «долго».

Таня вспоминала вызов, на который они ездили в прошлые сутки. «Женщина, восемьдесят четыре года, жар». Приехали по адресу, а там из-под двери дым валит. Оказалось, не жар, а пожар! Бабку вытащили живую. Дыма наглоталась! Так у нее вся комната была завалена хламом с помойки. Какие-то пакеты, бумага, тряпки рваные. Нестеров, сдавая угоревшую старушку, сказал:

– Вот это крайняя форма синдрома Плюшкина.

– А такой разве есть? – усомнилась Таня.

– Официально, может, и нет. Но как-то эту дикую страсть захламлять свое жилье психиатры называют? Гоголь описал ее очень хорошо. Наверное, есть. Тебе ведь приходилось с этим встречаться? Каждый день практически?

Таня кивнула. Это правда. Еще на практике они с Сашей частенько приезжали к старикам, в квартирах которых повсюду лежали какие-то коробки, пакеты, перевязанные кипы журналов, газет и книг, чемоданы, сумки или огромные клетчатые «челночные» баулы, и все это было покрыто сантиметровым слоем пыли. Ерофеев не мог сдержаться и частенько подкалывал обитателей: «Недавно переехали?» Некоторые старички понимали и принимали иронию, но иногда отвечали именно в стиле Плюшкина: «Это все нужное!» И вот закономерный финал страсти захламлять жилище – пожар.

Работая с педиатром Ковалевым, доктором Бармалеем, Таня однажды услышала от него:

– Больше половины всех причин вызовов «Скорой помощи» – это нарушение правил техники безопасности, глупость и безалаберность. И чаще всего страдают от этого старики и дети.

И каждый месяц, каждое дежурство она убеждалась в справедливости этого заявления.

За месяц работы с доктором Нестеровым на «неотложке» Таня вывела еще один синдром – одиночества. Наверное, ни в одной стране мира нет такого количества одиноких и брошенных стариков, как в России. Но верить в это не хотелось. И особенно стыдно становилось оттого, что все это происходит не где-нибудь в деревне на окраине страны, а в самом крупном и совсем не бедном городе – Москве.

К счастью, в машине хранилось оборудование для бригады «Скорой» – дыхательный аппарат с кислородным баллоном. Нестеров сходил сам и, пока ждали пожарных и бригаду 103, давал угоревшей старушке дышать кислородом. Говорить она не могла, таращила глаза и что-то невнятно бубнила беззубым ртом. Василий Васильевич оставил Таню с бабушкой, а сам нырнул в клубы дыма, пытаясь определить, где горит и горит ли или только тлеет. К счастью, открытого пламени он не увидел, но в куче тряпья, видимо, оказалась влажная ветошь, которая начала тлеть.