Сергей Лазарев - Диагностика кармы. Книга 6. Ступени к божественному

Я диагностирую Россию 1917 года, перед революцией. Зацепленность за дух, душу и личность огромная, намного выше смертельного уровня. Вот почему должны победить большевики, вот почему должна быть унижена личность страны и каждого в ней, унижена душа страны, т. е. ее культура, идеология, мораль и нравственность, унижен дух страны, т. е. ее законы. Теперь становится понятным, почему при социализме торжествовала ложь и беспринципность, трусость и предательство.

Я диагностирую Россию до кризиса, произошедшего в августе 1998 года, и после него. Удивительно, но после кризиса энергетика страны стала намного чище. Точнее, я удивлен не очищением, это вполне естественно, а масштабом очищения. Зависимость от человеческих ценностей не только материальных, но и духовных резко уменьшилась. Если судить по этой динамике, то Россию весьма основательно освобождают от всех зацепок. Т. е. надежда на появление нового масштабного мышления присутствует.

Я смотрю другие страны. И оказывается, что ситуация не очень хорошая.

США, например, раньше имели прекрасные параметры, а сейчас их энергетика все больше напоминает энергетику России перед революцией. Т. е. концентрация на принципах, морали и нравственности становится все сильнее.

У Германии завальная ситуация. Концентрация на ценностях духа огромна. У Голландии – еще хуже. Теперь понятно, откуда наркотики, гомосексуализм.

Мне становится понятной та история, которую рассказал мне мой приятель.

Представь, – говорил он, – я открываю счет в берлинском банке. Кладу туда десять тысяч марок, потом перевожу на мой счет из Америки 20 тыс. долларов. Это свыше 30 тыс. марок. В общем – около 43 тыс. марок. Во Франкфурте я покупал себе машину. Пришел в филиал банка, назвал номер счета и получил 7 тыс. марок. Мне столько не хватало для покупки машины. Значит, должно остаться на счету 35 тысяч.

Я решаю сделать себе карточку, чтобы не бегать в банк каждый раз. Прихожу с переводчицей в банк и сообщаю о желании получить карточку. Так вот немка, которая сидела за компьютером, мне сказала, что карточку мы вам выдать не можем, потому что у вас на счету только 3 тыс. марок.

У меня глаза лезут на лоб.

Вы хотите сказать, что у меня больше нет денег на счету?

Да, у вас нет больше денег.

А что же мне делать?

Выясняйте в главном отделении банка в Берлине, – пожимает она плечами.

Я еду в Берлин, прихожу в главный офис и пытаюсь разобраться.

Служащий банка все просматривает и спокойно заявляет, что денег на счету у меня нет. Я понимаю, что я проиграл. Вот тебе четкие, исполнительные немцы.

Мне, кстати, рассказывали, – продолжает он, – как в один из немецких банков супруги принесли крупную сумму денег, отдали их женщине-оператору, чтобы положить на свой счет. Им и в голову не пришло взять документы, подтверждающие факт передачи денег. А потом оператор заявила, что денег она не брала. А когда они пошли жаловаться директору банка, он им сказал, что эту женщину он знает давно и такого быть просто не может. Но я же переправлял деньги через другие банки. До меня доходит, что нужно поехать в Америку и попытаться найти документы, доказывающие переправку денег в немецкий банк. Но пока я на всякий случай дал доверенность на управление моим счетом другу, живущему в Берлине, чтобы он попытался полу

чить какую-то новую информацию. Через две недели он мне позвонил. И как ты думаешь, что он мне сказал?

Я пожимаю плечами:

Даже не могу ничего представить.

Так вот, оказалось, что на моем счету лежит только 3 тыс. марок, а на долларовом счету по-прежнему лежало 20 тыс. долларов. Они, наверное, доллары просто деньгами не считают. Т. е. когда я их спрашивал: «Есть ли деньги на счету?» – они почему-то имели в виду только марки. В некоторых банках приходящую иностранную валюту тут же конвертируют в местную. В России мне бы сказали:

У вас мало денег на рублевом счету, хотите переведите сюда деньги с валютного и получите карточку.

Но в Германии это невозможно. Там шестеренка занимает только одну позицию. Щелк – готово, иначе невозможно. Ты знаешь, у них там что-то с мозгами не в порядке последнее время. Вроде бы умный, нормальный человек, но стоит ему столкнуться с нестандартной ситуацией, механизм не срабатывает. В голове пустота. Если на земле резко изменится ситуация, то все они вымрут, как мамонты.

Ничего, – успокоил я его, – Россия всех уравновешивает. У нас в обычной ситуации мозги отказывают, зато в критических и нестандартных ситуациях – откуда что берется – и логика, и ум, и дальновидность.

Я вспоминаю этот разговор. В стране появляется правильное мировоззрение и нормальные законы, и страна из пустыни превращается в цветущий сад. С каждым днем идеи становятся все материальнее. И оттого, с каким мышлением человек войдет в третье тысячелетие, зависит его расцвет или быстрая деградация.

Я встаю с кровати и иду в ванную. Все общие мысли отбрасываю в сторону и думаю о предстоящем дне. Несколько дней я буду просто лежать дома и ничего не делать впервые за последние несколько лет. Может быть, даже ни о чем не буду думать. Сегодня у меня одно мероприятие – нужно поехать к раковой больной. У нее 4-я стадия, она уже не может подниматься.

Если бы я уехал в Крым, как планировал, поехать к ней я не успел бы. А раз так, значит, видимо судьба. Я опять просчитываю: могу ли я ее лечить? Судя по всему – могу. Могу ли сейчас ее дистанционно диагностировать? Нельзя. Значит, у меня есть аналогичные нарушения и при диагностике может возникнуть резонанс, опасный для нас обоих. В чем же я не прошел испытания?

Я внутренне отключаюсь от всего и начинаю смотреть события в моей жизни. И в каждом событии я вижу одно и тоже нарушение – повышенная гордыня, повышенные амбиции и концентрации на своем человеческом «я». Но это уже не деньги и благополучная судьба. Здесь ситуация гораздо масштабнее и опаснее. И последствия гораздо тяжелее. И мой нынешний сильнейший насморк и бронхит тоже связаны с этим. Это первая любовь. Это вспышки влюбленности в нашей молодости. Оказывается, при первой любви масштаб охвата человеческих ценностей вырастает в сотни раз. И здесь правильное поведение в сотни раз более важно, чем в других ситуациях.

Я десятки и десятки раз прохожу ту ситуацию, когда была оскорблена моя любовь, но мне по-прежнему нельзя диагностировать мою пациентку. Надо же, я и не подозревал, какой пакет недовольства собой, нежелание жить, отречение от любви я накопил при унижении моих светлых чувств.

«Как интересно устроена жизнь, – думал я, – ведь через год-два мог бы получить рак легких и не сумел бы отсмотреть причину. А когда я хочу помочь другому, мне гораздо легче абстрагироваться от ситуации, и возникает правильное понимание, которое потом позволяет спасти и себя».