Люция Сулейманова - Можно все. Возраст вдохновения

И вы сначала удивленно, потом растерянно, а в конце концов и обреченно то и дело констатируете: я не могу. Не могу – мне не хватает сил! Вы спокойно привыкли полагаться на свое тело, любимое, знакомое, надежное, а оно вдруг стало предавать вас, отказываясь выполнять все то, что еще недавно делало с такой легкостью. Но теперь ваше тело словно перестало быть органичной и неотъемлемой частью вашей личности, отстранилось и стало чужим, как… пожалуй, как бывший супруг. Сравнение жестокое, но верное: вот еще вчера он был самым родным и близким человеком, а сегодня это всего лишь холодный, далекий и враждебный незнакомец. Как у Цветаевой: «Еще вчера в глаза глядел, а нынче все косится в сторону…»

И вот вы вынуждены налаживать с этим незнакомцем какие-то отношения. Вы пробуете все: сначала всячески «идете навстречу», заискивая, щадя, позволяя расслабиться, ничего не требуя и балуя. Затем приходите в ярость и пытаетесь заставить его что-то изменить – через силу, через «не могу». Вы предлагаете ему перейти на «цивилизованные» отношения и пытаетесь установить хоть какие-то договоренности: если я тебе это, то ты мне – это. Перепробовав все известные вам способы найти общий язык и надеясь вернуть прежнее взаимное доверие, вы начинаете искать какие-то новые способы комфортного сосуществования со своим телом. Но незнакомец не делает ни шага вам навстречу, и даже наоборот, после затишья он выкидывает новое коленце – и вы констатируете, что надежное прежде судно получило новую пробоину.

Вы все чаще грустно шутите с друзьями о том, что дошли до «взрослых» разговоров о болезнях и лекарствах. И в этой шутке – только доля шутки, потому что темы, которых вы еще вчера спокойно избегали, сегодня обретают пугающую актуальность и постоянство. Вы начинаете узнавать названия лекарств и обсуждаете их особенности, как заправские фармацевты. Вы почти безошибочно ставите друг другу диагнозы и рекомендуете способы лечения. Вам все чаще чего-нибудь нельзя – например, любимой еды и напитков. Вы покорно придерживаетесь диеты, отказываетесь от привычных прихотей и развлечений и больше не смеетесь над очередными новомодными чудодейственными рецептами здоровья, а прикидываете, не попробовать ли на себе очередную панацею.

На этом пути одни люди выбирают сражение, другие – приятие. Кто-то следит за своим рационом, маниакально проходит медицинские обследования, отслеживает колебания давления, голодает, принимает БАДы, напрочь отвергает законы природы и воспринимает возраст как врага, которого нужно как минимум постоянно удерживать на подступах к крепости, не пуская внутрь. А кто-то, махнув рукой, смиряется и только с усталой горечью подмечает очередной «отказ системы».

Не стоит заблуждаться, считая эти альтернативные варианты противоречащими друг другу. На самом деле они вписываются в одну и ту же концепцию – концепцию «дожития». Давайте посмотрим, как в ней решается проблема потери сил.

В среднем возрастная потеря сил начинает навязчиво ощущаться у женщин «вокруг пятидесяти», а у мужчин несколько позже. При этом, кстати, довольно часто срабатывает одна любопытная особенность: данный процесс в некоторой степени запускается психологическими настройками. И тогда потеря сил вполне может зависеть, например, от предустановки, связанной с принятым в государстве пенсионным возрастом: человек как бы рассчитывает свой «срок службы», ориентируясь на этот возраст. Еще одним таким этапом-маркером может быть семейный сценарий – возраст родителей, бабушек и дедушек, начиная с которого мы отмечали их физическое старение, усталость и утрату былого «всемогущества».

Человек, живущий в модели «дожития», воспринимает потерю сил как «начало конца». Он может сопротивляться этому факту или покорно признавать его, но в любом случае у него возникает довольно трагическое мироощущение. В решении этой проблемы общество (как в широком смысле, так и в узком, в рамках группы близких и знакомых) ему здесь не помощник – испокон века данный этап жизни воспринимался как совершенно естественный и неизбежный: так у всех, «все там будем».

Человеку, переживающему потерю сил, могут в лучшем случае сочувствовать, а в худшем случае его, как в Спарте, переводят в категорию «сбитых летчиков», «балласта», «слабого звена». А тем временем предприимчивые дельцы прекраснейшим образом используют его растерянность и буквально бомбят рекламой разнообразных мазей, таблеток и приспособлений для того, чтобы… нет, не вернуть былую активность и силу, а сделать свою жизнь на этом этапе менее обременительной для других. И во всех этих милых с виду рекламных роликах мы видим следующую картину: сначала дедушка, игравший с внуками, согнулся в три погибели от боли, но потом, намазавшись волшебным кремом, он уже снова готов сидеть с детьми, чтобы разгрузить от забот их родителей…

Человек, существующий в модели «дожития» и признавший очевидную потерю сил, вынужден, пусть неосознанно, выбрать для себя определенное дальнейшее поведение. Такой выбор происходит на нескольких уровнях: на уровне мыслей, на уровне действий, на уровне поведения, на уровне эмоций, на уровне характера.

На уровне мыслей у такого человека пресекаются мечты и корректируются планы: «мне это не по силам», «я не потяну», «об этом даже думать не стоит», «и пытаться не буду», «куда уж мне, стар я для такого». Путешествия, поездки, спорт, праздник, увлечение, требующее интеллектуального и физического труда, – всё это воспринимается не как возможность, не как шанс и даже не как вызов, а как обременительная или непосильная каторга, как тяжкая обуза, а не предстоящая радость. И в списке «что мне когда-нибудь хотелось бы сделать» не ставятся галочки напротив выполненных желаний и реализованных стремлений, а безжалостно один за другим вычеркиваются пункты, потому что сбыться им не суждено. И в какой-то момент «хочу» и «могу» безнадежно меняются местами, и человек больше даже не мучается несбыточностью желаемого – он попросту перестает желать.

Такая боязнь нового и неизвестного, отказ принимать любые вызовы опыту и покою, называется страхом открытого пространства. Корни этого страха кроются в памяти далеких предков из доисторических времен, которые никогда не забывали о том, что открытое пространство делает беззащитным: если ты на виду, то становишься легкой добычей для зверей или врагов из соседнего племени. И при необходимости выйти за пределы обжитой пещеры нас сковывает страх: что нас там поджидает, какие подвохи и удары судьбы? Так не лучше ли не высовываться и не бросать вызова большому опасному миру, а спрятаться: в тесноте, да не в обиде, знай, сверчок, свой шесток, не буди лиха, пока оно тихо…