Пен Фартинг - Собаки, которых мы спасли. Нет места лучше дома

– Ну все, Наузад, хватит, – повторил я, снова пытаясь увлечь его на узкую тропинку. Но нет, он и слышать об этом не желал. – В чем дело, приятель? Что ты там увидел? – Я опустился рядом с ним на корточки.

Тали стояла рядом неподвижно. Она тоже смотрела вперед с опаской, хотя и не настолько испуганно, как Наузад. И только в этот момент до меня дошло.

Я вспомнил путаницу узких улочек, огороженных глинобитными стенами – привычное зрелище для их родного города. Вспомнил как пробирался по ним, когда мы с парнями патрулировали окрестности. Вспомнил как там было неуютно, как ощущалась сдавленность, как ты вечно гадал, что ждет тебя за ближайшим углом.

Все эти картинки промелькнули у меня в голове, и я понял, что в этот момент Наузад тоже перенесся в совсем другие края.

– Что, приятель, и тебе вспомнился Афганистан?

Пока я сидел с ним рядом на корточках и негромко разговаривал, чтобы успокоить, я подумал об одной вещи, которая до сих пор мне в голову не приходила. Я бывал в нескольких городках и деревушках провинции Гильменд, и там везде были бродячие собаки. Но эти дворняги всегда собирались на открытых пространствах, на площадях или на перекрестках. Я ни разу их не видел в окруженных глинобитными стенами переулках. Они как будто чуяли, что собакам там не место, ведь в любой момент мы или талибы могли открыть стрельбу без всякого предупреждения.

Я не мог быть в этом полностью уверен, но подозревал, что Наузаду хотя бы раз довелось оказаться на такой улочке, когда там начался настоящий ад, и теперь он боялся ступить на тропинку из опасения, что нечто похожее повторится. Он очевидно искал пути отхода с дорожки и косился то вправо, то влево в надежде отыскать боковое ответвление. Но здесь такого не было. Нам пришлось бы дойти до конца, повернуть обратно и проделать весь этот путь заново.

– Все в порядке, приятель, нам все равно нужно больше гулять, – заверил я его, когда мы развернулись и пошли домой кружным путем.

– С этими двоими все непросто, – пожаловался я Лизе, когда она встретила нас на углу.

И это был не единственный пример того, насколько афганские собаки отличались от наших англичан. Мы заметили также, что Физз и Бимер в предвкушении прогулки принимались весело скакать по саду, а вот афганцы стояли неподвижно у калитки, пока на них надевали ошейники. Они не сходили с места, пока мы не открывали ворота и не выводили их на дорожку. Их совершенно не радовала перспектива прогулки. Кажется, для них это была просто часть ежедневной рутины, к которой они как-то пытались приспособиться.

Для афганской бродячей собаки вся жизнь – это постоянные поиски пропитания и борьба с природой за выживание. Веселиться и радоваться там нечему, я редко видел, чтобы местные собаки играли друг с другом. Мы очень надеялись, что с нами они научатся получать от жизни удовольствие и хоть немного оттают. По крайней мере, задумка была именно такова.

Выводить собак на прогулку вдвоем превратилось для нас с Лизой в свидание: ничего лучшего в те дни мы себе позволить не могли. После переезда ей каждый день приходилось тратить по полтора часа на дорогу до работы. Странным образом это включало в себя не только машину, но и паром. То же самое затем ожидало ее в конце дня. Она вынуждена была уходить из дома рано утром. По ее словам, паромщику не раз и не два приходилось стучать ей в стекло машины, чтобы разбудить, когда пора было съезжать на берег на другой стороне.

Когда вечером она возвращалась домой, я уже дожидался ее с собаками. Она заходила, бросала сумку, протягивала руку и получала два поводка, которые я держал наготове, чтобы мы могли выйти на прогулку вместе и вернуться сорок минут спустя и покормить нашу стаю.

Обычно я брал поводок Наузада в правую руку, а Тали в левую, тогда как Лиза выгуливала Физз и Бимера. Самый полезный совет, который мы получили во время таких прогулок, был о том, чтобы выгуливать Наузада на специальном поводке «Халти», который надевался вместо намордника. Так его было намного проще вести куда надо, и он не причинял себе боли, когда слишком резко дергал поводок, что случалось нередко. Кроме того, по счастью, теперь мы могли обходиться без пластикового намордника, который был нашим неизбежным спутником первое время.

«Халти», конечно, не решил всех проблем. Он по-прежнему стремился подраться с каждой встречной собакой, с которой он был незнаком. Я мог лишь гадать, почему при первой встречи он не сделал ни малейшей попытки напасть на Физз и Бимера. Возможно, потому что от них пахло мною, или от меня – ими, и Наузад успел привыкнуть к этому запаху, пока я посещал его в карантине; возможно, идея стаи и правда сработала, и Наузад воспринял меня как вожака. Я не знал наверняка. Но был искренне благодарен судьбе, что первое знакомство прошло без осложнений. А теперь стало проще отвлекать его от попыток подраться. Мелочь, конечно, но я был рад и этому.

Не проснувшись толком, я босиком выскочил из спальни и спустился по лестнице.

Стоило выйти в коридор, и я ощутил под пяткой что-то большое, теплое и мягкое. Что это такое, ясно стало сразу.

– ЛИ-И-И-ИЗА! – завопил я так, чтобы она услышала.

Она тут же выскочила из спальни и устремилась вниз, очевидно ожидая увидеть какую-нибудь катастрофу.

– В чем дело, черт возьми? – спросила она.

Но стоило ей увидеть, как я стою на одной ноге, поджимая вторую, как будто я пытался исполнять какой-то странный танец аборигенов, выражение тревоги на ее лице сменилось широкой улыбкой.

– У меня собачье дерьмо между пальцами, – сообщил я. – И это ни черта не смешно.

Тали неплохо приспособилась к жизни в четырех стенах и очевидно усвоила, что можно и чего нельзя делать в доме. Она оказалась довольно чистоплотной дамочкой, и все же иногда – как я только что обнаружил, – оставляла под утро небольшие сюрпризики.

После того как я привел себя в порядок и вымыл пол, я обнаружил ее на диване в гостиной. Она лежала свернувшись калачиком, с таким видом, словно в ее жизни не было ни тревог, ни печалей. Чистая правда, кстати сказать.

Однако Лизу это отнюдь не умилило. Она не раз и не два ругала Бимера и Физз, убеждая их, что темно-зеленый диван – это наша собственность, а вовсе не их. В первые дни, когда мы только завели Физз, нереко случалось, что мы забывали запереть дверь в гостиную и заставали по возвращению трогательно спящего ротвейлера, уложившего лобастую голову на подлокотник с таким видом, словно она собиралась смотреть по телевизору воскресное шоу. Разумеется, мягкая ткань была вся в слюнях.

– Ой, неловко получилось, – было написано на виноватой заспанной черно-подпалой морде. Она виляла своими коротким хвостом, как бешеная, когда Лиза наклонялась, чтобы ее отчитать.