Лана Ланитова - Евгения

– Павел Никанорыч, ты где? – весело крикнул младший Зотов.

– А? Что? Я? Тута я, – Никанорыч выкатился из стойла с помятой физиономией. Во всклоченных волосах торчали соломенные былинки.

– Дрыхнешь?

– Никак нет, ваше благородие, – толстые губы расплылись в улыбке, обнажив редкие, темные от махорки зубы.

– Своди коней на реку. Искупай, а после накорми хорошенько. Дай овса, – тонкая ладонь нырнула в карман парусиновых штанов.

Григорий выудил из кармана серебряный брегет и посмотрел на циферблат.

– Вот я проспал сегодня, – с досадой промолвил он. – Короче, после обеда запряжешь мне Орлика в одноместную бричку. Я на дальние поля поеду. Один.

– Будет сделано, ваше благородие! – выпалил лохматый Никанорыч и поковылял назад в пустое стойло.

– Ты куда?! Я же сказал, веди коней купать.

– Чичас, – конюх почесался. – Все сделаю, ваше благородие.

– Да, просуши потом всех как следует. Гривы расчеши.

Григорий Зотов весело прошелся по аллее и снова вышел к саду. Пройдя его насквозь, он остановился возле нескольких яблонь, проверяя крупную, еще зеленоватую завязь тяжелых яблочных гирлянд.

«Хороший урожай должен быть нынче. Славное лето», – ноздри с шумом вдохнули густой яблоневый аромат.

Яблоки еще только начинали спеть под жаркими лучами июля, а в саду уже пахло антоновкой, белым наливом, анисом и грушовкой. Восковой налет покрывал румяные, тугие и плотные плоды.

Григорий еще раз прошелся по саду, не заходя далеко вглубь, и вышел за резную калитку, аккуратно претворив ее за собой. Теперь его дорога лежала к реке. Он прошел через рощу, приметив вдалеке, на полянке, двух крестьянских девчонок, собирающих без спроса ягоды.

«Ну, погодите. Вот я доберусь до вас», – беззлобно подумал он, усмехнулся и зашагал дальше.

В роще было прохладнее и пахло полевыми цветами. На лесных прогалинах шумели мохнатые шмели, и висели звездочки золотистых стрекоз. По дороге Григорий пару раз наклонился и сорвал несколько спелых ягод. Аромат земляники впитался в горячие ладони. Незаметно он вышел к реке. Возле купальни были слышны тонкие женские голоса, плеск воды и серебристый смех. Это был смех Евгении. Сумасбродная Женька смеялась так, словно русаки щекотали ей в воде пятки. Григорий остановился. Он не пошел к купальне, а затаился возле высоких кустов осоки. Присев на корточки, короткими перебежками, Григорий подкрался еще ближе и залег возле старой дырявой лодки. В днище лодки зияла огромная щель. Сквозь нее купальня была вся как на ладони. Рядом с рекой лежали две целые лодки, с хорошо просмоленными боками. Но сейчас ему нужна была только эта – старая и трухлявая.

Он видел, как первой из воды вышла тяжелая Алевтина. Мокрая батистовая рубашка облегала всю ее неуклюжую фигуру – вздутый беременностью живот, и налитые груди с потемневшими ореолами сосков. Жена отжимала руками подол, при этом ее раздавшаяся задница с темной полосой посередине повернулась к Григорию. Отсюда Алевтина казалось ему незнакомой, совсем чужой женщиной, на сносях. Он сам до сих пор не знал, любит ли он собственную супругу. Она была довольно красива – шелковые черные бровки взлетали над глазами, похожими на глаза маленького олененка. Над верхней губкой красовался темный пушок. Матовые щечки алели от легкого загара.

Он вспомнил их первую брачную ночь. Алевтина пугливо жалась к стенке, рассматривая Гришу внимательным взглядом черных глаз. Он, будучи уже бывалым любовником и имеющим нескольких любовниц, не знал, как подойти к Алевтине и начать то главное, для чего их свели вместе в супружескую спальню. За дверями судачили свадебные кумушки, прислушиваясь к тому, что происходит у молодых. Все ожидали услышать крик невесты, а после по стародавним и ненавистным Григорию традициям, вынести с ложа испачканную простынь.

Отец, Зотов старший, не любил подобных обрядов. Он был человеком тонким и светским. И все стародавние, кондовые скабрезности презирал. Он и в деревню-то ехать не хотел, если бы доктор не настоял на скорейшем переезде в родную вотчину, ибо находил у него первые признаки чахотки. Зотов испугался и переехал на вольную природу и парное молоко. Чахотка, к счастью, не подтвердилась, а Зотов завел себе в деревне новые знакомства, связи, а став предводителем дворянства, и вовсе не помышлял о возвращении в каменный и тесный город. Жизнь на воле показалась ему более приятной. Подрастали дети, да и себе он нашел много полезных занятий. Он выписал журналы и книги по агрокультуре, садоводству, коневодству и прочим сельским отраслям и занялся сельским хозяйством. Местные старожилы с большим скепсисом относились к его вдохновению, полагая, что при первых же неудачах, оно иссякнет, а сам Иван Ильич остынет в своем рвении. Но вышло все иначе. К удивлению соседей, Зотов снимал самые щедрые урожаи в уезде, и поля его более других колосились тучными хлебами. А стадо коров было таким, что его хоть завтра можно было отправлять на губернскую выставку. Ему и вправду давали медали и грамоты на сельских смотрах.

Позднее, став взрослым, Зотов младший подозревал, что все дело было в том, что отец его от природы был очень талантлив. И талант его проявлялся во всем, к чему он прикасался. Кроме прочего он писал приличные акварели и играл на скрипке.

В последние несколько лет отец стал намного религиознее, супротив прежнего. И приличную часть свободного времени проводил в чтении духовной литературы или молитвах. Довольно часто он посещал и местный храм и был в нем самым важным прихожанином, производя очень щедрые подаяния.

Внешне он все также оставался красивым и подтянутым. Даже в деревне он не переменил привычки ходить в сшитых по последней моде сюртуках. А на заседания в Земство частенько надевал даже фраки. Несмотря на занятие сельским хозяйством, Зотов держал в чистоте свои руки и особенно ногти. Григорий знал, что отец выписывал себе из Парижа и Лондона несессеры и мужские духи. Во всем он любил чистоту и порядок. Странным образом в этом человеке сочеталось легкое ханжество, лоск, образованность, светская непринужденность и глубокая религиозность. Он почитал строгость нравов и богобоязнь. Особенно приветствовал ее в подлом сословии. Он считал, что крестьяне должны жить в полном почитании религии, церкви и государя.

В общественных речах и частных разговорах он не раз восхищался графом Уваровым, который более полувека назад облек собственные взгляды Ивана Ильича в единую теорию: «Православие, самодержавие, народность». И хоть эти взгляды были не новы, однако, по мнению графа Зотова, отображали суть общественного и государственного строя Российской империи.

Он никогда и никому не подавал первым своей руки, смотрел на собеседников чуть свысока и надменно. А с крестьянами довольно часто обходился и вовсе жестоко, ностальгируя по крепостным устоям. Они его за это уважали и побаивались.