Николай Берг - НОЧНАЯ СМЕНА. КРЕПОСТЬ ЖИВЫХ.

А потом на этот участок поставили ту самую ненадежную часть. Несколько попыток перейти на сторону противника закончились весьма ожидаемо - перебежчиков немцы сладострастно уложили очередями по коленкам у самых своих окопов и потом с упоением и восторгом долго добивали ползающих и воющих раненых. В дальнейшем эта часть воевала нормально - как и остальные.

Сейчас жалею, что не узнал - имел ли дед Витя отношение к этой эскападе.

Корабль, с которого он списался на берег - у него на глазах накрыло бомбами. Виктор, когда рассказывал об этом - всегда плакал. Меня это страшно огорчало и раздражало - ведь если он герой, то никак не должен плакать. Вроде как у меня нет повода не верить деду, который говорил, что Витька воевал отлично, а с другой стороны - плачет, как девчонка… Фу!

Виктор был на берегу, как в амфитеатре и видел отлично все, что там внизу происходило. Несмотря на бомбежку, как только «шарнуло» он вскочил на ноги, не понимая, что делает, а когда увидел, что корабль заваливается носом, ноги стали ватными и он сел и заплакал.

А внизу уже только корма торчала…

И все меньше и меньше…

Я только недавно увидел запись того, как в современный эсминец попадает торпеда - потому мне сейчас понятнее, что означали его слова «вбило в воду».

Такая деталь: я не знал, на каком корабле служил краснофлотец. Почемуто считал, что никак не меньше, чем на крейсере. Ну, как же - ясен день, что никак не меньше…

Но, похоже, что детская гордость ввела меня в заблуждение - выяснил я, что потопленный в Севастополе крейсер «Червона Украина» хоть и завалился на нос, но тонул несколько часов и экипаж его оставил организованно (кто выжил после бомбежки). Так что, похоже, что мой родич служил на куда более мелкой лайбе, как это ни печально для детского самолюбия…

А дальше все слилось в сплошной череде боев. Говорят, что Севастополь взял Манштейн.

Севастополь взяли немецкие артиллеристы. Такого шквала огня Виктор не видел, как это было в последнем штурме. По его словам немцы не жадничали тратить снаряды даже на отдельных бойцов, и артиллерия шла на прямой наводке чуть ли не в пехотных порядках, гася любое сопротивление, раздалбывая очаги обороны…

Потом он оказался практически в городе. Посмотрел на эвакуацию - а по его словам на каждую посудину набивалось народу сверх всякой меры и доходило до стрельбы по своим, когда лезшие на борт грозили потопить посудину - лупили из автоматов и пулеметов по своим свои же. На берегу были толпы безнадежно ждущих спасения людей. По слухам командование уже увезли или уже увозят. Пошло к тому, что каждый сам за себя… И тут два его закадычных дружка, с которыми были не разлей вода чуть не с Одессы - сказали вдруг: «Витюх, мы решили сдаться немцам. Город считай, сдали, чего тут тянуть… ты с нами?»

Уповая на свою удачливость, он отказался. Надеялся, что либо просочится, либо - не бросят же всю кучу народу просто так! И еще такая мысль в голову ему пришла - «Пристрелить бы их, сволочей! Но у меня винтовка - а у них две. Не успею. Второй меня свалит.» Похоже, что и бывшим дружкам похожие мысли в голову пришли - расходились спиной вперед, держа под контролем каждое движение друг друга.

И разошлись.

Навсегда.

Решил, что стоять в толпе у воды смысла нет. Даже если кто и придет спасать - тут не сядешь. И попытался просочиться берегом. Ничего из этого не вышло. Мешок оказался плотно завязан. Оказался в группе из пары десятков сбродных разных людей, незнакомых друг с другом, у большинства уже и оружия не было. Он оказался самым богатым - у него еще было три патрона. Группа пыталась двигаться, хотя раненые тяжелели с каждой минутой. Да и те, кто был не ранен - совсем уже обалдели - и голодные и оглушенные и подавленные. Страшно бесила прозрачная вода у берега. Пить хотелось люто, некоторые пытались пить морскую воду, но только блевали потом судорожно и тяжко. Мозги не работали, апатия одолевала - к тому ж еще и не спали толком который день.

Единственно держались совершенно нелепой и дикой надеждой, что вот всплывет сейчас рядом подлодка, или подойдет катер… Хотя Виктор как моряк отлично понимал, что при такой плотности осады никаких катеров уже не будет, но сам - надеялся. Изо всех сил - надеялся.

Вместо катера появилась немецкая цепь прочесывания. Виктор, считая, что терять уже нечего - приложился разуваться, чтоб застрелиться. Лежавший рядом пожилой командир с простреленным бедром его остановил - «Брось, парень, нечего за немцев работать. Выживи лучше. Еще повоюешь. Расплатишься.»

В словах был смысл - а может очень уж не хотелось канителиться с самоубийством - а из длиннющей винтовки стреляться - куда как малое удовольствие - и Виктор бабахнул по немцам в цепи. Он до конца своих дней уверенно говорил, что видел, как немец кувыркнулся.

А дальше свои же отняли у него винтовку с оставшимися двумя патронами и закинули ее в воду - прямо так, не вынимая затвора - изза тебя, дурака, нас тут всех порешат! И еще насовали кулаками. Ну, насовали - сильно сказано - силто уже ни у кого и не было.

Пока немцы дошли - Виктор успел еще выскоблить в берегу ногтями ямку, сунуть туда завернутые в платок документы и награды - за Севастополь он еще «Красной Звездой» был награжден - и камнями присыпал, какие сгрести вокруг успел. Еще мысль мелькнула - прыгнуть в море и уплыть - или утонуть - но командир за ним присматривал и отчетливо ему сказал: «Успеешь, мальчик, умереть. Ты лучше их убивай. ты молодой - у тебя еще все впереди.» И Виктор по его словам - спекся. Сел, где стоял. Все.

А тут и взопревшие, злющие немцы подоспели. Вот они старательно люлей раздали - и сапогами и кулаками и прикладами. Оружия у пленных уже не оказалось - все в воду покидали за Витькиной винтовкой следом. Потом обыскали, отняв все маломальски ценное - от часов до сапог и погнали.

Раненых лежачих пристрелили там же. И того командира, который Витьке застрелиться не дал - тоже. Тех, кто идти не мог - стреляли без всяких сантиментов, спокойно, деловито. По дороге еще Виктора поразило то, что валялись давленные машинами трупы наших и немцы спокойно по ним ездили не сворачивая.

Почемуто больше немцев Виктор ненавидел крымских татар. Что там такое они делали - не рассказывал, но вот ненавидел пуще немцев и сильно злился тому, что их реабилитировали и разрешили вернуться. «Их надо было в Черное море переселить, за все, что они там вытворяли» - говорил он. Тут его всегда совместно затыкали и моя бабушка и его жена. Дескать, нельзя ребенку такое слушать. Так ребенок и не узнал, что с крымскими татарами получилось. При этом у Виктора в бригаде работали татары - чуть не треть - но астраханские и казанские - и с ними у деда Вити отличные были отношения, слова дурного о них не слышал.