Август Дерлет - Таящийся у порога

Далее нет никаких упоминаний о башне, но попадаются другие любопытные заметки. Три дня спустя после описания неожиданного снегопада мальчик пишет о кратковременной оттепели, которая “очистила землю от снега”:

“В ту ночь я проснулся от странного шума, доносившегося со стороны холмов,– словно ревел какой-то великан. Встав с постели, я подбежал к восточному окну, но ничего не увидел; затем – к южному, но и там не было ничего. Немного погодя, набравшись мужества, я выскользнул из спальни в гостиную и, подойдя к отцовской двери, постучал. Никто не ответил, и я, полагая, что он не услышал моего стука, приоткрыл дверь и вошел в комнату. Постель была аккуратно заправлена, и, судя по всему, отец так и не ложился в этот вечер. Окно в его комнате, обращенное на запад, переливалось голубовато-зелеными сполохами, исходившими со стороны холмов. Оттуда же доносились странные звуки, которые разбудили меня. Пока я стоял у приотворенного окна, объятый страхом, мне показалось, что шум раздается также и со стороны Данвича или Иннсмута: словно гигантское эхо ревело в небе. Спустя несколько минут шум начал стихать; сполохи среди холмов угасли, и я вернулся в свою постель. Утром, когда пришел Квамис, я спросил его, что так ревело ночью, но он ответил, что мне все приснилось, потому что он сам ничего не слышал. Он выглядел озабоченным, почти испуганным моими словами, и я решил не рассказывать ему о том, что видел. Когда я спросил, где отец, он поспешил уверить меня, что тот, вероятно, еще спит в своей комнате. Я больше ни о чем не расспрашивал, притворившись, что забыл обо всем, что произошло ночью,– как и хотел Квамис, потому что он перестал хмуриться и больше не выглядел озабоченным”.

Записи следующих двух недель касаются обычных предметов; в основном учебы и чтения Лаана. Затем вновь проскальзывает загадочное упоминание, короткое и неожиданное:

“В шуме, доносящемся со стороны западных холмов, ощущается какое-то странное биение; словно невидимый дракон откликается на сполохи возле окраины Данвича”.

Четыре дня спустя появляется новая запись. Собираясь ложиться спать, Лаан подошел к окну, привлеченный сиянием взошедшей луны, и увидел отца, выходящего из дома.

“Вместе с ним был Квамис: оба волочили что-то тяжелое, хотя я и не смог разобрать, что это было. Вскоре они скрылись за углом в направлении восточного флигеля, и я перешел в комнату отца, чтобы посмотреть, куда они направляются, но не увидел никого, хотя из рощи явственно доносился голос отца, отдающего приказания. Позже, этой же ночью я снова проснулся, разбуженный чудовищным ревом, который, как и раньше, исходил со стороны западных холмов. Прислушиваясь к нему, я различал странное бормотание или, быть может, пение, изредка нарушаемое жуткими и однообразными вскриками, от которых замирало сердце”.

Похожие упоминания встречаются и далее, учащаясь к концу дневника.

Предпоследняя запись самая озадачивающая. Всю ночь мальчике вслушивался в “чудовищный рев” среди холмов: казалось, весь мир раскалывается от потусторонних криков, поднимающихся в угрюмой тьме.

“Наутро, не встретив за завтраком Квамиса, я спросил, где он, и мне сказали, что Квамис уехал и вряд ли вернется. Более того, мы также должны уехать до наступления ночи, так что мне следует поторопиться и собрать свои вещи. Отец, похоже, с нетерпением ждал отъезда, хотя и не говорил, куда мы направимся. Я думал, это будет Архам, возможно, Бостон или Конкорд, однако не решался спросить и повиновался. Не представляя, что именно может понадобиться в дороге, я постарался собрать, на мой взгляд, самое необходимое для недолгой поездки. В маленьком саквояже с трудом уместились брюки, смена белья и прочие мелочи. Поспешный отъезд немного озадачил меня, и объяснения отца выглядели неубедительно: казалось, он стремится покинуть дом как можно скорее и мало заботится о том, чтобы придумать подходящий предлог. Мне он сказал, что до обеда он должен уладить кое-какие дела; тем не менее это не помешало ему несколько раз подниматься ко мне в комнату, что-бы узнать, готов ли я, собрал ли вещи и тому подобное”.

Последняя запись в дневнике, за несколько страниц до конца, была сделана в полдень.

“Отец говорит, что мы едем в Англию навестить каких-то дальних родственников, и в Бостоне нас уже ждет пароход. Время обеда прошло, и отец заканчивает свои приготовления”.

Чуть ниже, размашистым почерком добавлена пара строк:

“Дневник Лаана Биллингтона, сына Илии и Лавинии Биллингтон, одиннадцати лет от роду, эсквайра”.

Со смешанным чувством любопытства и некоторого разочарования Дюарт закрыл книгу. За краткими описаниями, которые составляли дневник, скрывалась какая-то тайна. К сожалению, наблюдений мальчика было недостаточно, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке. Однако теперь становилось понятным, почему дом был оставлен в том беспорядке, какой застал Дюарт: у Илии Биллингтона просто не было времени приготовится к отъезду. Вполне возможно, он надеялся скоро вернуться и потому так мало захватил с собой.

Дюарт медленно перелистывал пожелтевшие страницы, просматривая отдельные записи, и был несколько удивлен, когда в середине абзаца, посвященного поездке мальчика и индейца в Архам, обнаружил пропущенные ранее строки.

“Странно, где бы мы ни появлялись, нас принимают с почтением и видимой боязливостью. Хозяева лавок гораздо предупредительнее, чем им полагается быть. Даже Квамис получает долю уважения, на которую трудно рассчитывать с его цветом кожи. Раз или два я слышал, как две дамы шептались о чем-то за нашей спиной, и уловил имя “Биллингтон”, произнесенное с дрожью в голосе. Нас боятся: сомневаться в этом не приходится, однако, когда по дороге домой я рассказал о своих наблюдениях Квамису, он заявил, что во всем виновато мое воображение и собственные страхи”.

Итак, старого Биллингтона “боялись” и относились неприязненно к нему и ко всем, так или иначе с ним связанным. Это новое открытие окрылило Дюарта лихорадочными предчувствиями; из простого исследования старинных генеалогий его поиски перерастали в нечто более значительное: в семейном прошлом таилась загадка – непостижимая, глубокая. Запах тайны, словно золотой туман, проник в мозг Дюарта, когда он принялся перебирать подшивки бумаг, разбросанных по книжным полкам.

Его ожидало горькое разочарование, ибо большая часть пожелтевших листков оказалась счетами за строительные работы и материалы; в толстом гроссбухе перечислялись названия книг, приобретенных Илией Биллингтоном у книготорговых фирм в Лондоне, Париже, Праге и Риме. Все побуждало прекратить поиски, когда счастливая звезда вложила в руки Дюарта потрепанный манускрипт с завораживающим названием: “О демонических деяниях и о демонах Новой Англии”. Неровный почерк писца вкратце излагал содержание какой-то утерянной книги; слова, выведенные староанглийской вязью, местами с трудом поддавались прочтению, однако то, что удавалось разобрать, стоило долгих поисков. Медленно водя пальцем по строкам, Дюарт начал читать, однако уже через несколько минут, достав из стола чистый лист бумаги и ручку, принялся прилежно переписывать прочитанное. Рукопись начиналась с середины неизвестного оригинала.