Дэвид Кристнер - Знойные мамочки

Дэн. Я здесь, мама. Мы все здесь. И мы тебе поможем, но я все-таки думаю, что с Клодией ты перегибаешь палку.

Петр. Удивительная женщина.

Дэн. Вы знакомы с Клодией?

Петр. Еще нет.

Черил. И я хочу приносить пользу. Что-нибудь делать по дому.

Дэн. Отлично. Я знаю, что недостаточно часто берусь за пылесос, и терпеть не могу мыть унитазы.

Черил. Я хочу готовить, а не мыть унитазы.

Дэн. Мама, мытье унитазов — дело полезное, и продукт, с которым ты будешь иметь дело, не сильно отличается от результата твоей готовки.

Черил. Я хочу готовить для вас!

Дэн. Готовить? Ты хочешь готовить?

Черил. Хотя бы иногда.

Дэн. Но, мама… по части готовки ты никогда не блистала.

Черил. Я пила. Не могла прочитать рецепты. Это была не моя вина.

Петр. Ей нужна цель. Не будет все так уж плохо.

Дэн. Не лезьте в это дело, Петр. Мы говорим о готовке, а не о выпивке.

Петр. Дайте ей шанс.

Дэн. Вам не придется есть то, что она приготовит!

Петр. Она стремится приносить пользу.

Дэн. Господи. (Пауза) . Хорошо. Хочешь готовить — готовь. Что еще?

Черил. Я хочу кошку (Дэн закатывает глаза) . Ладно, мне нужна только твоя поддержка. И чтобы никакого спиртного в доме. Я смогу взять верх над этой пагубной привычкой, но мне нужна помощь, каждый день, начиная с этого момента.

Петр. И не только от нас.

Дэн. Мы поможем, мама. Сделаем все, что в наших силах. Но так ли тебе обязательно становиться к плите?

Они обнимаются.

Свет гаснет, начинается семейное слайд-шоу.

Тот же вечер, позже. Свет медленно зажигается: Эбби и Дэн сидят на кровати. Оба тупо смотрят перед собой.

Дэн. Моя мать хочет готовить.

Эбби. Сегодня я застукала свою мать курящей в комнате.

Дэн. Она ужасная кухарка. Ее стряпня опасна для жизни.

Эбби. Она пыталась спрятать сигарету, но я унюхала запах.

Дэн. Думаю, это одна из причин, по которым я ушел из дома.

Эбби. Она сунула зажженную сигарету под подушку.

Дэн. Ты не удивлялась тому, что мой отец был таким худым? Почему ему никогда не приходилось бороться с лишним весом?

Эбби. Едва не сожгла весь дом.

Дэн. Не думаю, что за тридцать лет семейной жизни его хоть раз вкусно накормили дома.

Эбби. Не знаю, что с ней делать.

Дэн. Не удивительно, что мы всегда ели, где придется.

Эбби. Как она может вести себя так глупо?

Дэн. Однажды вечером вся семья отравилась.

Эбби. Неужели не понимает, какой вред наносит курение ее здоровью?

Дэн. Блевали всю ночь. Не только я — мы все.

Эбби. Не могу я следить за ней каждую минуту.

Дэн. Нас всех отвезли на «скорой» в больницу.

Эбби. И я ничего не смогу поделать, если она курит где-то еще.

Дэн. Сальмонеллез. Голландский соус простоял на столешнице целый день.

Эбби. Мы должны ввести какие-то рамки.

Дэн. У отца была клиническая смерть. Она практически убила его.

Эбби. Не знаю, что на нее нашло.

Дэн. Им пришлось вновь запускать его сердце.

Эбби. Она знает, сколь вели риск.

Дэн. Мощности электрического разряда хватило бы, чтобы осветить половину Манхэттена.

Эбби. Она делает это только для того, чтобы позлить меня.

Дэн. Еле-еле привели его в чувство.

Эбби. Я не позволю ей курить в этом доме.

Дэн. Мама на кухне хуже атомной войны.

Эбби. Думаю, это Господь наказывает меня.

Дэн. Я чувствую себя Иовом.

Эбби (поворачиваясь к Дэну) . Не знаю, что я сделала, чтобы заслужить такую мать.

Дэн (поворачиваясь к Эбби) . Я тоже.

Свет гаснет, начинается семейное слайд-шоу.

Спустя несколько дней. Свет медленно зажигается: Эбби на кухне, вытирает и убирает тарелки, когда входит Клодия, в обтягивающих джинсах и белой футболки. На груди алый плюс. Эбби смотрит на нее, качает головой и отворачивается.

Клодия. Давай… скажи.

Эбби. Сказать что?

Клодия. О чем ты думаешь?

Эбби. О чем я думаю?

Клодия. Что мне не обязательно выходить из дома в таком прикиде.

Эбби. А тебе обязательно?

Клодия. Почему нет?

Эбби качает головой, подходит к Клодии, сжимает плечи, как ребенку, но, прежде чем начинает вычитывать мораль, улавливает аромат духов .

Эбби. Мама… это «Шалимар»?

Клодия. Божественно, правда?

Эбби. Мой «Шалимар»?

Клодия. Я просто… одолжила немного.

Эбби. Как это, одолжила?

Клодия. Подушилась здесь, подушилась там. Мне следовало спросить разрешения. Извини.

Эбби. Просто не могу в это поверить.

Клодия. Я куплю новый флакон, когда этот закончится. (Пауза) . И вообще, не понимаю, почему мы не можем делиться.

Эбби. Речь не о новом флаконе. Я не понимаю, зачем ты это делаешь.

Клодия. Мне шестьдесят пять. Так что надо задействовать все резервы.

Эбби. Тебе это незачем. Мне придется нанять бухгалтера, чтобы вести подсчет мужчин, которые наведываются сюда.

Клодия. Это все «Шалимар».

Эбби. Ко мне «Шалимар» никого не притягивает.

Клодия. Он помогает источать… жажду жизни.

Эбби. Так ты это теперь называешь?

Клодия. А как ты это называешь?

Эбби. Если мне не изменяет память, когда я источала такую «жажду жизни», ты говорила, что это распутство.

Клодия. Только потому, что беспокоилась о твоем благополучии.

Эбби. Вот и я сейчас беспокоюсь о том же.

Клодия. О своем благополучии?

Эбби. Нет, о твоем.

Клодия. Я думала, тебя больше волнует твой «Шалимар».

Эбби. Я беспокоюсь о твоем благополучии так же, как ты беспокоилась о моем.

Клодия. Но ты была ребенком!

Эбби. Мне было восемнадцать… когда я стала расправлять крылья.

Клодия. Если бы речь шла только о крыльях, меня бы это не беспокоило. Но ты еще начала и раздвигать ноги.

Эбби. Я уже могла голосовать!

Клодия. Тебя также могли подвергнуть жестокому обращению, причинить боль.

Эбби. Так же, как и тебе. Сейчас.

Клодия. Я не позволю, чтобы со мной жестоко обращались, и я слишком умна, чтобы мне причинили боль.