Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Адель обладала волей, честолюбием и неистощимым терпением, которое заставляло людей ошибочно судить об ее характере. Мало-помалу все решили, что она останется старой девой. Казалось, что она посвятила себя навеки своим акварелям.

Когда же приезжал знаменитый Ренкен и рассказывал о Париже, она слушала его, бледнея, затаив дыхание, и ее узкие черные глаза горели.

— Почему бы тебе не послать свои акварели в Салон? — спросил ее однажды художник, который по старой дружбе продолжал говорить ей «ты». — Я помогу тебе их устроить.

Но она пожала плечами и сказала с чистосердечной скромностью, в которую, однако, вкралась нотка горечи:

— О! женские рисунки, кому это может быть интересно?

Появление Фердинанда Сурдиса было большим событием для папаши Морана. Одним покупателем больше, да еще каким! Никогда раньше в Меркере никто не расходовал столько красок.

Вначале Сурдис заинтересовал Морана. Моран не переставал удивляться тому, что какой-то ничтожный репетитор проявляет благородную страсть к искусству; сколько он перевидал их на своем веку и всех презирал за праздность и нечистоплотность.

А этот происходит, как говорили, из хорошей семьи, но семья его разорилась, и после смерти родителей он должен был согласиться на любую подвернувшуюся ему должность, чтобы не умереть с голода. Но он упорно продолжал свои занятия живописью, мечтал уехать в Париж, добиться славы.

Так прошел год. Фердинанд, прикованный к Меркеру необходимостью зарабатывать на жизнь, казалось, примирился со своей участью. Папаша Моран мало-помалу привык к нему и перестал им интересоваться.

Но как-то вечером Адель озадачила отца, напомнив ему о Сурдисе. Она рисовала при свете лампы, стараясь с математической точностью сделать копию с одной из картин Рафаэля. Не поднимая головы от работы, Адель нарушила обычное свое молчание вопросом:

— Отец, почему бы тебе не попросить Сурдиса показать тебе его работы?.. Может быть, некоторые из них можно было бы выставить у нас в витрине.

— А ведь ты права! — обрадовался Моран. — Это хорошая мысль… Я не догадывался познакомиться с его работами. Он тебе уже что-нибудь показывал?

— Нет, — ответила она, — я сказала просто так… По крайней мере, мы увидим колорит его картин.

Фердинанд постепенно заинтересовал Адель. Он поразил ее воображение своей юной красотой. У него были коротко подстриженные светлые волосы и длинная борода, золотая и пушистая, сквозь которую просвечивала розовая кожа; голубые глаза были необыкновенно нежны, руки мягки, и весь его облик, полный неги, говорил о натуре слабовольной и чувственной. У таких людей воля может проявляться только порывами. На протяжении года он дважды пропадал недели на три; тогда он забрасывал живопись, и о нем ходили слухи, что поведение его достойно сожаления, так как он пропадает в некоем доме, существование которого является позором для города. Дело дошло до того, что, не ночевав дома двое суток, он явился в коллеж мертвецки пьяным, и уже поднимался вопрос об его увольнении; но, протрезвившись, он был так обаятелен, что решили простить ему его грешки. Папаша Моран избегал говорить о подобных вещах при своей дочери. Решительно все эти жалкие репетиторишки стоили один другого, все они безнравственны до мозга костей; возмущенный поведением Фердинанда, Моран стал держаться с ним крайне высокомерно, хотя в глубине души и продолжал питать к нему слабость как к художнику.

Адель была осведомлена о похождениях Фердинанда болтливой служанкой. Она не показывала вида, что все знает, но много думала об этом и так гневалась на молодого человека, что целых три недели избегала встречи с ним, удаляясь всякий раз, как только он подходил к их лавочке. Вот тогда-то он и овладел ее воображением и в ее уме начали созревать какие-то важные решения. Он стал сильно интересовать ее. Когда он проходил мимо, она провожала его взглядом и с утра до вечера, склоненная над своими акварелями, думала только о нем.

— Ну что же, — спросила она в воскресенье отца, — принесет он тебе свою картину?

Накануне она подстроила так, что, когда Фердинанд зашел в лавку, отец был там один.

— Да, — сказал Моран, — только он долго заставил себя просить… Не знаю, ломался он или скромничал. Он все извинялся, говорил, что не сделал ничего такого, что бы заслуживало внимания. Завтра он все же принесет свою картину.

На следующий день Адель отправилась сделать набросок с развалин старинного меркерского замка. Вернувшись домой, она увидела полотно без рамы, поставленное посреди лавки на мольберте, и замерла на месте ошеломленная.

Картина Фердинанда Сурдиса изображала дно широкого оврага с высоким зеленым склоном, горизонтальная линия которого перерезала синее небо; на дне оврага резвилась ватага школьников, а репетитор читал, лежа на траве; сюжет, несомненно, был взят художником с натуры.

Адель была поражена неожиданным колоритом и смелостью рисунка, на какую сама она никогда бы не дерзнула. Ее работы отличались необычайной законченностью и такой тщательностью, что она могла в точности воспроизвести сложную манеру Ренкена и других мастеров, чьи произведения ей нравились. Но работа этого нового для нее художника поразила ее своим ярким своеобразием.

— Ну как? — спросил папаша Моран, стоявший у нее за спиной, ожидая ее суждения, — что ты скажешь о картине?

Она смотрела не отрываясь. Наконец она пробормотала, очарованная, но неуверенная в природе этого очарования:

— Это как-то диковинно… и очень красиво…

Адель отходила и опять возвращалась к мольберту, серьезная и задумчивая. На следующий день она все еще продолжала рассматривать картину, и за этим занятием ее застал Ренкен, который как раз находился в Меркере.

— Что это такое? — закричал он, войдя в лавку.

С первого взгляда он был поражен. Он придвинул стул, уселся перед полотном и, вглядываясь в него, приходил все в больший восторг.

— Просто поразительно!.. Такая прозрачность тона и такая жизненность!.. Белые пятна рубашек очень интересно решены на зеленом… Очень оригинально! И никакой натяжки!.. Неужели, девчушка, это ты написала?

Адель слушала, краснея, как будто эти похвалы относились к ней самой.

— Нет, нет, — поспешила она ответить. — Это тот молодой человек, вы знаете, из коллежа.

— Уверяю тебя, что в его манере письма есть что-то общее с твоей манерой. Это как будто ты, но словно налитая силой… А, так вот он каков, этот молодой человек! Талантлив, и даже очень. Картина могла бы иметь огромный успех в Салоне.

Вечером Ренкен обедал у Моранов, он им оказывал эту честь в каждый свой приезд. Весь вечер он говорил о живописи, возвращаясь несколько раз к картине Фердинанда Сурдиса, которого он собирался навестить и ободрить. Адель, как всегда молчаливая, слушала его рассказы о Париже, о его тамошней жизни, об его шумных успехах; на ее задумчивом бледном лбу появилась глубокая складка, как если бы она приняла какое-то решение, от которого уже никогда не отступится.