Валерий Хаит - Одесский юмор. Рассказы, миниатюры, афоризмы

— Ну что ж, мальчик, поздравляю тебя! — сказал мой профессор. — Сегодня ты впервые выходишь на филармоническую сцену!

— Как?.. — задохнулся я. — А что же я буду там играть?

— Ничего, — ответил профессор. — Ты будешь там ноты переворачивать. Играть будет Гутников. Нужно помочь его пианистке.

Для тех, кто не в курсе, рассказываю: скрипач обычно во время концерта играет все наизусть. Его аккомпаниатор — по нотам. Переворачивать их приглашают кого-нибудь из местных. Ну не возить же с собой на гастроли такую малозначительную фигуру…

Конечно, это было не совсем то, о чем я мечтал. Но я живо представил себе, как вечером я выхожу на сцену Одесской филармонии и одна знакомая девушка, сидящая в зале, увидит… Ну, в общем, за полчаса до концерта я уже переминался с ноги на ногу за кулисами филармонии, с тревогой прислушиваясь к шуму, доносящемуся из переполненного зрительного зала. Потом появились ослепительные Гутников и Мещерская. Она — в роскошном концертном платье, он — в строгом фраке, но с настоящим Страдивари в руках.

— Здра-а-авствуйте, — поздоровался я, заикаясь от волнения. — Я тут пе-ереворачивать…

— Знаем, знаем, — сказала пианистка. — Зачем же вы так волнуетесь, молодой человек? Ноты читать умеете? Значит, когда увидите, что я доигрываю страницу, перевернете. И еще: у меня длинное платье, поэтому, когда я буду вставать со стула, чтобы поклониться, отодвигайте, пожалуйста, стул. Вот, собственно, и все. Ваш профессор сказал, что вы человек способный. Думаю, справитесь… Да, и еще: я вас очень прошу, когда мы будем уходить со сцены, уходите, пожалуйста, первым. Потом ухожу я, и только потом уже солист. Понимаете? Чтобы все аплодисменты достались солисту. И вообще, ваша главная задача — нам не мешать.

— О чем ты, Мила? — улыбнулся маэстро. — Ну как он может нам помешать?..

Ох, не нужно ему было это говорить! Уже через несколько минут жизнь показала, что в этом смысле он явно недооценивал мои возможности.

Под бурные аплодисменты мы вышли на сцену, я, как и положено переворачивающему ноты, уселся слева от пианистки, взглянул на ноты, которые мне предстояло переворачивать, и понял, что сейчас произойдет катастрофа.

— Бетховен, — произнесла ведущая. — «Крейцерова соната».

Пианистка взяла аккорд.

— Ничего не получится… — просипел я ей прямо в ухо. — Я очки дома забыл!..

— Что? — вздрогнула пианистка.

— Очки, говорю, забыл!.. Не вижу я ничего!..

— Спокойно, — прошептала пианистка, не переставая играть. — Следите за мной. Когда нужно будет перевернуть страницу, я вам кивну…

— Головой?.. — просипел я, уже мало что соображая от волнения.

— Да, — кивнула она.

Она кивнула — я и перевернул.

— Рано! — вскрикнула она и, продолжая играть, свободной рукой перевернула страницу назад.

— Но вы же кивнули! — напомнил я ей — и перевернул страницу вперед.

— Да я не потому кивнула! Не потому! — нервно зашептала пианистка, играя какой-то сложный пассаж. — Вот теперь переворачивайте!

— Вперед?!

— Да!

Я перевернул.

— Назад!!

— Но почему? Вы же сами сказали перевернуть страницу вперед!

— Но вы же перевернули две!..

— Как это две?! — Я приподнялся и, загородив ей нотную тетрадь, стал разбираться со страницами. — Вот одна… вот… ах да, действительно!..

— Да что же вы делаете?! — взмолилась она и, изловчившись, шлепнула меня по рукам. Я автоматически шлепнул ее по рукам, как бы давая сдачи. Она вскрикнула. Скрипач вздрогнул и взял фальшивую ноту.

Так, толкаясь и переругиваясь, мы каким-то чудом доиграли наконец «Крейцерову сонату». Раздались аплодисменты.

— Стул отодвиньте! — ненавидяще глядя на меня, сказала пианистка. — Я же вам говорила. У меня длинное платье. Отодвиньте мой стул! Мне нужно встать и поклониться!

Я галантно отодвинул ей стул. Она встала и поклонилась. Потом начала садиться.

— Стул! — напомнила она, не оборачиваясь.

Поскольку слово «стул» теперь ассоциировалось в моей уже не работающей от страха голове исключительно со словом «отодвиньте», я его опять отодвинул. Она начала садиться на пол. Я автоматически подставил руки… Почувствовав их у себя на бедрах, пианистка взвизгнула и отскочила.

В зале прошел шумок. Там уже, наверное, давно обратили внимание, что, пока скрипач предается своему возвышенному искусству, какой-то молодой нахал у него за спиной сначала подрался с его аккомпаниаторшей, а теперь прямо на глазах у публики начал к ней грубо приставать. Я готов был провалиться сквозь сцену.

Дальнейшее плохо отпечаталось в моем сознании. Помню только, что, кажется, и дальше я все делал наоборот: переворачивал страницы, когда не нужно было переворачивать, и не переворачивал, когда было нужно. Двигал стул вперед, когда пианистка пыталась встать, таким образом припечатывая ее к роялю, и двигал его назад, когда она пыталась сесть, каждый раз ловя ее уже у самого пола.

Естественно, что после окончания каждого произведения музыканты, несмотря на аплодисменты, сразу же убегали за кулисы, чтобы хоть как-то перевести дух от этого кошмара. Но я оставался на сцене! Таким образом, получалось, что все аплодисменты доставались мне и я каждый раз долго и церемонно раскланивался…

Но все это были, как говорится, цветочки по сравнению с финалом нашего выступления.

— Паганини, — объявила ведущая. — «Вечное движение».

— Умоляю!.. — наклонилась ко мне пианистка. — Вы только ничего не делайте! Мы сами все сыграем. Просто сидите тихо. А еще лучше вообще отодвиньтесь!..

Музыканты начали играть, а я начал отодвигаться, естественно, вместе со стулом, издавая при этом страшный скрип. Пианистка гневно глянула на меня. Я отодвинулся еще дальше. Она опять посмотрела. Я опять отодвинулся. Потом еще и еще… Таким образом, пока они играли, я проделал довольно неблизкий путь от центра сцены в ее конец и очутился на самом краю.

В зале недоуменно перешептывались. Потом-то я понял причину. «Ну правильно, — размышляли там. — Великий Паганини, наверное, что-то имел в виду, назвав свою пьесу «Вечное движение», но зачем нужно иллюстрировать это гениальное произведение бесконечной ездой по сцене, да еще верхом на скрипучем стуле?!»

— Да когда же это наконец закончится?! — не выдержал скрипач и, прервав исполнение, сделал шаг в мою сторону, собираясь, по-видимому, оторвать мне голову.

Я в ужасе отпрянул назад… И вместе со стулом полетел со сцены в зрительный зал.

Тут началось что-то невообразимое. И продолжалось довольно долго. А поскольку ни музыканты, ни ведущая из-за кулис больше не появлялись, то я, чтобы хоть как-то прекратить весь этот смех, свист и улюлюканье, опять вскарабкался на сцену и очень торжественно произнес: «Концерт окончен!»