Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

— Ах, боже мой, — говорит она, — ужели я так несчастлива, что подле меня и сидеть никто не хочет?

Надобно знать, что на этих маленьких вечерах за стол садились не по чинам, а по выдернутым наудачу билетам, такова была воля державной хозяйки. Начались розыски между гостями: матери взглядывали на билеты своих дочерей. Наконец, номер пустого места подле Императрицы нашли у княжны С. В. Голицыной, впоследствии графини Строгановой, тогда десятилетней девочки, и велели ей занять место. Императрица, обласкав ее, рассказывала ей во время ужина забавные сказки. Дитя, склонное к смеху, прохохотало весь ужин. Встав от стола. Императрица взяла ее за руку, подвела к матери, княгине Н. П. Голицыной, и примолвила:

— Кажется, ваша дочь не скучала у меня. (1)

День бракосочетания Великого Князя Александра Павловича, именно 3 сентября 1793 года, ознаменован был многими монаршими милостями, в том числе и наградами чиновников по разным ведомствам. Между последними, судье киевского совестного суда, коллежскому советнику Полетике был пожалован орден Св. Владимира. Но в рескрипте о том вместо «коллежского» он наименован был «статским советником». Получив этот рескрипт, Полетика представил его в губернское правление и требовал объявить ему по установленному порядку этот чин. Не имея указа от Сената о пожаловании Полетики в статские советники, губернское правление затруднялось в исполнении его требования и вошло с представлением в Сенат, испрашивая его разрешения. Когда, наконец, обстоятельство это чрез генерал-прокурора представлено было на рассмотрение Императрицы с означением именно того, что Полетика наименован в рескрипте статским советником по ошибке. Государыня сказала: — Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину.

И Полетика стал статским советником.(1)

Полковник Боборыкин, выпущенный из капитанов гвардии в армию, имел надобность быть в 1-м департаменте Сената, но входил туда по черной лестнице, темной и узкой. На этой лестнице Боборыкин встретился с канцелярским чиновником, и когда последний, усиливаясь пройти вниз, не посторонился, Боборыкин толкнул его и при этом ударил два раза хлыстиком. Это случилось во время собрания Сената, и происшествие немедленно сделалось известным. Экзекутор не мог не довести о нем до сведения генерал-прокурора. Последний был также в необходимости донести о том Императрице.

Во внимание к важности места Государыня, признавая поступок Боборыкина дерзким, оскорбительным для Сената, написала на докладе следующую резолюцию:

«Боборыкина надлежало за это отдать головою Сенату, но вместо того повелеваю выдержать его при Сенате под арестом две недели и потом отправить к отцу, чтоб наставил его в правилах доброй нравственности». (1)

При открытии губерний, по учреждению Екатерины, Калужскую губернию открывал генерал Кречетников, человек деятельный, опытный и усердный, но много о себе думавший, гордый и заносчивый.

Время открытия губернии приближалось. Митрополит Платон, управлявший Московскою и Калужскою епархиями и долго ожидавший приглашения наместника для совместного действия, но, к удивлению своему, не получавший его, решился ехать туда как бы для обозрения епархии. Разъезжая по уездам и монастырям, он наконец приехал в Калугу. Наместник сообщает ему о всех своих намерениях.

— У меня все готово, — говорит он.

— Да я ничего не знаю, — отвечал митрополит, — а времени остается мало.

— Нужно только ваше согласие, Преосвященный, я пришлю вам церемониал.

Митрополит согласился на все статьи церемониала, кроме одной: во время шествия наместника в церковь производить во всех церквах колокольный звон. Начались переговоры через чиновников. Митрополит не соглашался. Приехал сам наместник, настаивал, убеждал, митрополит не согласился.

— Эта почесть. — говорил он, — воздается только Царскому величию.

Дело сделалось без колокольного звона.

Несколько лет спустя Кречегников и Платон, сближенные службою и взаимным уважением, свиделись как-то в Москве и в дружеской беседе вспоминали о прошлом.

— Да, есть что вспомнить, Высокопреосвященный. — сказал Кречетников. — а вот вы чего не знаете: какая была мне назидательная исповедь. По открытии Калужской губернии я приехал в Петербург с донесением и отчетами. Императрица с отличною милостью и лестною благосклонностью все выслушала и изъявила мне совершенное свое благоволение. Потом, сделав несколько разных вопросов, между прочим, таинственно спросила:

— Да митрополит-то усердно ли вам содействовал?

— С полным усердием. Ваше Величество.

— Да не было ли с его стороны каких-нибудь странных желаний, например, не требовал ли он от вас пушечной пальбы при въезде своем в город?

— Нет, Государыня.

Она все знала и нарочно обратила оружие на вас, чтоб больнее меня поразить.

— Я что-то такое слышала, но согласитесь, что ведь это было бы так же смешно, как если б вы потребовали, чтоб он сопровождал вас колокольным звоном. (1)

Однажды докладывают Московскому митрополиту Платону, что хомуты в его шестерике украдены и ему нельзя выехать из Вифании, а потому испрашивалось его благословение на покупку хомутов. Дело было осенью, грязь непролазная от Вифании до Троицкой лавры, да и в Москве немногим лучше. Митрополит приказывает везде осмотреть, разузнать, но без всякого успеха. Митрополит решается дать благословение на покупку, но передумывает. Он распорядился, чтобы в три часа, по троекратному удару в большой вифанский колокол, не только вся братия, но и все рабочие, даже живущие в слободках, собрались в церковь и ожидали его.

В четвертом часу доложили митрополиту, что все собрались. Входит митрополит. В храме уже полумрак. Перед царскими вратами в приделе Лазаря стоит аналой и перед ним теплится единственная свеча. Иеромонах, приняв благословение владыки, начинает мерное чтение псалтири. Прочитав кафизму, он останавливается, чтобы перевести дух, а с укрытого мраком Фавора раздается голос Платона:

— Усердно ли вы молитесь?

— Усердно, владыко.

— Все ли вы молитесь?

— Все молимся, владыко.

— И вор молится?

— И я молюсь, владыко.

Под сильным впечатлением общего богослужения, отрешившись мысленно от житейского, вор невольно проговорился. Вором оказался кучер митрополита. Запираться было невозможно, и он указал место в овраге, где были спрятаны хомуты. (6)

Московский генерал-губернатор Николай Петрович Архаров сказал раз в разговоре Преосвященному Платону, что он «Большой поп».

— Конечно. — не обиделся владыка. — я большой поп, то есть пастырь, а ты — крупная овца. (6)