Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Булгарин просил Греча предложить его в члены английского клуба. На членских выборах Булгарин был забаллотирован. По возвращении Греча из клуба Булгарин спросил его:

— Ну что, я выбаллотирован?

— Как же, единогласно, — отвечал Греч.

— Браво!.. Так единогласно?.. — воскликнул Булгарин.

— Ну да, конечно, единогласно, — хладнокровно сказал Греч. — потому что в твою пользу был один лишь мой голос, все же прочие положили тебе неизбирательные шары. (1)

У А. С. Грибоедова был камердинер, крепостной его человек и молочный брат, который с малолетства находился при нем для прислуги, он вместе с ним вырос и был при нем безотлучно во всех его путешествиях. Грибоедов его очень любил и даже баловал, вследствие чего слуга зачастую фамильярничал со своим господином. По какому-то странному случаю, этот слуга назывался Александром Грибовым, и Грибоедов часто называл его тезкой. Однажды Александр Сергеевич ушел в гости на целый день. Грибов по уходе его запер квартиру на ключ и сам тоже куда-то отправился… Часу во втором ночи Грибоедов воротился домой, звонит, стучит — дверей не отворяют… Он еще сильнее — нет ответа. Помучившись напрасно с четверть часа, он отправился ночевать к своему приятелю, Андрею Андреевичу Жандру, который жил недалеко от него.

На другой день Грибоедов приходит домой. Грибов встречает его как ни в чем не бывало.

— Сашка! Куда ты вчера уходил? — спрашивает Грибоедов.

— В гости ходил, — отвечает Сашка.

— Но я во втором часу воротился, и тебя здесь не было.

— А почем же я знал, что вы так рано вернетесь? — возражает он таким тоном, как будто вся вина была на стороне барина, а не слуги.

— А ты в котором часу пришел домой?

— Ровно в три часа.

— Да, — сказал Грибоедов. — ты прав: ты точно в таком случае не мог мне отворить двери…

Несколько дней спустя Грибоедов сидел вечером в своем кабинете и что-то писал… Александр пришел к нему и спрашивает его:

— А что, Александр Сергеевич, вы не уйдете сегодня со двора?

— А тебе зачем?

— Да мне бы нужно было сходить часа на два или на три в гости.

— Ну, ступай, я останусь дома.

Грибов расфрантился, надел новый фрак и отправился… Только что он за ворота — Грибоедов снял халат, оделся, запер квартиру, взял ключ с собою и ушел опять ночевать к Жандру. Время было летнее. Грибов воротился часу в первом… Звонит, стучит, двери не отворяются… Грибов видит, что дело плохо, стало быть, барин надул его… Уйти ночевать куда-нибудь нельзя, неравно барин вернется ночью. Нечего было делать — ложится он на полу в сенях около самых дверей и засыпает богатырским сном. Рано поутру Грибоедов воротился домой и видит, что его тезка, как верный пес, растянулся у дверей своею господина. Он разбудил его и, потирая руки, самодовольно говорит ему:

— А, что, франт-собака, какою я тебя прошколил? Славно отплатил тебе? Вот, если б у меня не было поблизости знакомого, и мне бы пришлось на прошлой неделе так же ночевать по милости твоей…

Грибов вскочил как встрепанный и, потягиваясь, сказал ему:

— Куда как остроумно придумали!.. Есть чем хвастать!.. (1)

Царевич Грузинский, отличавшийся своею ограниченностью, был назначен присутствующим в Правительствующем Сенате. Одно известное Царевичу лицо обратилось к нему с просьбой помочь ему в его деле, назначенном к слушанию в Сенате. Царевич дал слово. После, однако, оказалось, что просителю отказали, и Царевич вместе с другими сенаторами подписал Определение. Проситель является к нему.

— Ваша светлость. — говорит он, — вы обещали мне поддержать меня в моем деле.

— Обещал, братец.

— Как же, ваша светлость, вы подписали Определение против меня?

— Не читал, братец, не читал.

— Как же, ваша светлость, вы подписываете, не читая?

— Пробовал, братец? — хуже выходит. (1)

По окончании Крымской кампании князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и, поздоровавшись с ним, сказал:

— Давно мы с вами не видались!.. С тех пор много воды утекло!

— Да, князь! Правда, что много воды утекло! Даже Дунай уплыл от нас! — отвечал Ермолов. (1)

Наивный малоросс довольно пожилых лет по фамилии, кажется, Волынский, много лет занимавший на Кавказе скромную должность архивариуса уездного суда, не находил возможности ни содержать большую свою семью, ни возвратиться на родину. Ему присоветовали единственный путь: обратиться за помощью к главнокомандующему Алексею Петровичу Ермолову, при этом дано было и наставление, в каких словах он должен был выразить просьбу свою. Он последовал совету, начал зубрить сочиненную просьбу, начинавшуюся словами: «Ваше Высокопревосходительство, войдите в мое бедное положение и т. д.». Затвердив это вступление, он после долгих колебаний наконец решился идти к Ермолову. Алексей Петрович, занимаясь в своем кабинете, куда доступ был свободный для всех служащих, всегда сидел в большом вольтеровском кресле спиной к входной двери, так что стоявшее перед ним зеркало могло отражать всякого входившего в кабинет, и он, заглянув в зеркало, или тотчас, смотря по личности, или через несколько времени оборачивался к вошедшему. Малоросс, подойдя на цыпочках к кабинету и безпрестанно повторяя заученную речь, с замиранием сердца отворил дверь. Ермолов, увидев в зеркале мелкого чиновника, продолжал писать, а тот все стоял и твердил заученные слова. Вдруг Ермолов со своей грозною львиною физиономиею поворачивается на трескучем кресле, держа в руке открытую табакерку. Как только малоросс взглянул на него, которого никогда прежде близко не видал, так все в памяти его перепуталось, а подойдя ближе, только и мог выговорить: «Ваше… Ваш… прин… умн…!!!» Когда же последовал вопрос: «Что тебе нужно?» — то, увидев в руке Ермолова открытую табакерку, выговорил: «Ничего, Ваше Высокопревосходительство, тольки табачку понюхать». Ермолов протянул ему табакерку, и он, взяв дрожащею рукою щепоть табаку, начал осторожно отступать «задним ходом», а потом, отворив дверь, так побежал, что даже не заметил встретившегося ему полицмейстера. Впоследствии Ермолов, узнав через полицмейстера, в чем дело, дал этому бедняку средства выехать из Тифлиса, к крайнему его изумлению, потому что он, как сам говорил, ожидал по меньшей мере ссылки в Сибирь «за понюшку табаку». (1)

Ермолов в конце 1841 года занемог и послал за своим доктором Высотским. Разбогатев в Москве от огромной своей практики, доктор, как водится, не обращал уже большого внимания на своих пациентов, он только на другой день вечером собрался навестить больного. Между тем Алексей Петрович, потеряв терпение и оскорбясь небрежностью своего доктора, взял другого врача. Когда приехал Высотский и доложили о его приезде, то Ермолов велел ему сказать, что он «болен и потому принять его теперь не может». (1)