Терри Пратчетт - Незримые Академики

Гленда воспользовалась возможностью, чтобы убраться из поля зрения миссис Уитлоу. Она без всякого восторга убедилась, что Трев и Джульетта воспользовались точно такой же возможностью чуть раньше, чтобы сбежать от нее.

– Не беспокойтесь за Джульетту, – сказал Натт, который шел следом.

– А кто сказал, что я беспокоюсь? – огрызнулась Гленда.

– Вы сами. Выражение лица, осанка, тело, реакции, интонации… то есть всё.

– А тебе вообще незачем смотреть на мое всё… то есть на мое тело!

– Я имею в виду всего лишь то, как вы стоите, мисс Гленда.

– То есть ты читаешь мои мысли?

– Да, так может показаться. Прошу прощения.

– А о чем думает Джульетта?

– Не уверен на все сто, но ей нравится мистер Трев. Она думает, что он занятный юноша.

– Значит, ты и Трева читаешь как книжку? Ну, она не из приличных.

– Э… нет, мисс. Он обеспокоен и смущен. Кажется, он пытается понять, что из него получится в дальнейшем.

– Трев всегда был бездельником.

– Он думает о своем будущем.

В ту самую секунду, когда последние слуги поспешно встали по местам, в дальнем конце Зала распахнулись огромные двери. Это не произвело никакого впечатления на Гленду, которая погрузилась в собственные мысли, тщетно убеждая себя, что горбатого не отмоешь добела. «Впрочем, Трев и впрямь притих. И стихи он написал очаровательные. Ведь это очень много значит – стихи. Кто бы мог подумать? Совсем на него не похоже».

Натт внезапно исчез, и в широко раскрытые двери вошли капитаны со своими приближенными. Все они нервничали, большинству было неловко в непривычной одежде, у некоторых уже заплетались ноги, поскольку волшебники имели своеобразные представления об аперитиве. На кухне наполняли тарелки, повара бранились, и печные заслонки гремели, когда… когда… что там в меню?

Незримая жизнь Незримого Университета состояла из союзов, междоусобиц, обязательств и протекций, смешанных, переплетенных и крепко связанных воедино. Гленда чувствовала себя как рыба в воде. Ночная Кухня всегда проявляла щедрость по отношению к прочим труженикам, и сейчас Большой зал был ей кое-чем обязан, пусть даже главной ее заслугой было то, что она держала рот на замке. Она подошла к Блестящему Роберту, одному из старших официантов. Он сдержанно кивнул ей, как кивают человеку, знающему о тебе кое-какие вещи, которые ты не стал бы доводить до сведения своей матушки.

– У тебя есть меню? – спросила Гленда. Из-под салфетки возник листок. Гленда в ужасе его просмотрела.

– Но они это не едят!

– Да ладно, – Роберт ухмыльнулся. – Хочешь сказать, для них это слишком шикарно?

– Вы кормите их «а-ля». Так называется почти каждое блюдо! Но к еде с «а-ля» нужно привыкать постепенно. По-твоему, эти люди похожи на тех, кто каждый день обедает на иностранном языке? Ох, боги, даже пиво «а-ля»!

– У нас широкий выбор вин. Но они предпочитают пиво, – холодно ответил Роберт.

Гленда уставилась на капитанов команд. Они явно наслаждались жизнью. Перед ними стояли бесплатная жратва и выпивка, и пусть даже еда имела странный вкус, ее было много, а пиво – оно и есть пиво. И его тоже хватало.

Что-то ей не нравилось. Да, футбол в наши дни – сущий ужас, но… Гленда даже не могла понять, что именно ее беспокоит… но…

– Прошу прощения, мисс.

Гленда опустила взгляд. Какой-то юный футболист решил довериться единственной женщине в зале, у которой не было в руках как минимум двух тарелок.

– Чем могу помочь?

Он понизил голос.

– Эта намазка рыбой пахнет, мисс.

Гленда обвела взглядом ухмыляющиеся лица.

– Это называется икра, сэр. Для прибора полезно.

Все сидевшие за столом, как один, разразились пьяным хохотом, но юнец лишь озадаченно хлопнул глазами.

– Какого прибора, мисс?

Вновь последовало бурное веселье.

– Да уж явно не из тех, что кладут на стол, – ответила Гленда и ушла под общий смех.

– Очень любезно с твоей стороны пригласить меня, Наверн, – сказал патриций Витинари, жестом отсылая прочь блюдо с закусками, и повернулся к волшебнику справа. – А, я вижу, к вам вернулся аркканцлер, прежде известный как декан. Великолепно.

– Ты, возможно, помнишь, что Генри уехал в Псевдополис… в Коксфорд. Он… э… – Чудакулли замолчал.

– …новый аркканцлер, – закончил Витинари. Он взял ложку и принялся внимательно рассматривать ее, как что-то редкое и весьма любопытное. – Ох, боги. А я думал, что аркканцлер может быть только один. Разве нет? Один аркканцлер и только одна Шляпа, разумеется. Но это ваши волшебные дела, в которых я разбираюсь слабо. Поэтому прошу меня извинить, если я не так понял.

В медленно поворачивающейся ложечке его нос казался то длинным, то коротким.

– Тем не менее мне как стороннему наблюдателю пришло в голову, что это может привести к некоторым трениям.

Ложечка перестала вращаться.

– Разве что самую малость, – ответил Чудакулли, не глядя на Генри.

– Да? Судя по отсутствию людей, превращенных в лягушек, вы, господа, видимо, воздержались от традиционных способов выяснения отношений. Прекрасно. Когда дело туго, старые товарищи, связанные узами взаимного неуважения, просто не в силах убить друг друга. У нас есть надежда. А, суп.

Последовала короткая пауза, пока половник переходил от тарелки к тарелке. Затем патриций сказал:

– Чем я могу помочь? В этой ситуации я беспристрастный судья.

– Прошу прощения, милорд, но я рискну предположить, что вы отдаете предпочтение Анк-Морпорку, – сказал аркканцлер, прежде известный как декан.

– Правда? Но с тем же успехом можно сказать, что в моих интересах ослабить общеизвестное влияние университета. Вы понимаете? Тонкий баланс между горожанами и учеными, незримым и приземленным? Двойной фокус власти. А еще можно сказать, что я воспользовался возможностью смутить моего умудренного друга, – он слегка улыбнулся. – У тебя еще хранится официальная Шляпа аркканцлера, Наверн? Я заметил, в наши дни ты перестал ее носить и, кажется, отдаешь предпочтение новой, более стильной, с симпатичными ящичками и небольшим встроенным баром.

– Мне никогда не нравилось носить официальную Шляпу. Она все время ворчала.

– Она действительно умеет разговаривать? – уточнил Витинари.

– Думаю, точнее будет «зудеть», поскольку единственная тема ее разговоров – что теперь все не так, как раньше. Утешает меня лишь то, что на Шляпу жаловался каждый аркканцлер за последнюю тысячу лет.

– То есть она говорит и думает? – невинно спросил патриций.

– Полагаю, что так.

– Значит, ты не можешь ею владеть, Наверн. Шляпа, которая говорит и думает, не может быть ничьим имуществом. В Анк-Морпорке нет рабов, Наверн, – он лукаво погрозил пальцем.

– Да, но Шляпа – это символ. На что будет похоже, если я без борьбы уступлю звание единственно возможного аркканцлера?