Татьяна Коростышевская - Храните вашу безмятежность

– А если бы князь тебя цапнул?

Мои шаги были уже столь небольшими, что еще немного, и я бы остановилась.

– Однажды меня уже кусали, – сообщил брат с улыбкой и торжественно провозгласил: – Передаю вам супругу, ваша безмятежность!

Я села подле Чезаре.

– Матушка, – сказал он, – позволь представить тебе синьора Саламандер-Арденте, нашего бравого капитана.

Свекровь выразила счастье таким кислым тоном, что у меня свело скулы, и похвалила цветущий вид нового родственника, предположив, что все положенное судьбой здоровье досталось Филомену, минуя меня.

Братец не обиделся, а мог бы, между прочим. Он смотрел на синьору Муэрто как сирота на десерт. Да и чего ему оскорбляться, ведь это не его только что обозвали дохляком, а всего лишь его единственную сестру. Такая ерунда, право слово.

– Госпожа… – лепетал рыжий предатель. – Хозяйка… Это честь…

– Оставьте, капитан, – строго прервала его матрона. – Мы побеседуем с вами позднее.

Филомен низко поклонился и продолжал кланяться, пятясь от стола. Я, конечно, могла бы удивиться его странному поведению, или представить, как его кусали материковые вампиры, или посчитать количество оливок на серебряном блюде передо мной. Но Чезаре взял меня за руку и спросил:

– Где ты была?

– Плакала в чулане.

– Все полтора часа?

– Именно.

– Не ври, я там тебя искал.

«Сам не ври! Я прекрасно знаю, где именно ты находился!» – могла бы я ответить, но промолчала. Чикко сбежала по моей руке на стол. Мы оба посмотрели на саламандру. Она была золотой.

– Кстати, – протянул супруг, – я тоже не был с тобой до конца честен.

– В чем именно?

Маджента подбросила оливку как мячик. Командор да Риальто со своей стороны стола провозгласил:

– Скоро полночь, мы встретим карнавал словами его серенити.

Дож встал и поднял бокал, на его ободке помахивала хвостиком малышка-саламандра.

– Дамы, доны, синьоры и синьорины, господа, граждане безмятежной Аквадораты…

Чикко вела себя странно. Я наблюдала за ней, скосив глаза. Маджента окунула хвост в вино, тряхнула им, брызги заалели на скатерти. Саламандра оставалась золотистой, но хвост, которым она теперь размахивала без остановки, стал глянцево-черным.

– …в этот праздничный час… – продолжал Чезаре.

Я не слушала. Чикко спрыгнула на стол, подбежала к моему бокалу, повторила свои манипуляции. Опять черный хвост. Речь супруга подходила к концу, гости поднимались с мест, чтоб выпить стоя. Руку, которой я потянулась к бокалу, обожгло огнем. Не фигуральным. Саламандра выпустила в меня струю пламени.

Бокал я все же взяла, но так неловко, что содержимое его выплеснулось на грязную уже скатерть.

Отсалютовав пустой посудой, я шепнула:

– Не пей, вино отравлено.

– Я знаю, – ответил дож, широко улыбаясь гостям. В его бокале уже было пусто, как и когда он успел его вылить, я не заметила. – Кстати, о лжи, Филомена. Развода я тебе не дам.

– Вообще или сегодня?

Он не ответил. По протоколу тишайшей чете полагалось покинуть залу первыми.

– Дона догаресса.

Наши парчовые рукава встретились и переплелись, супруг уводил меня под руку.

– Чикко, – позвала я, и саламандра вернулась ко мне на ухо.

– Она умеет определять яд? – спросил Чезаре.

– Как оказалось, да.

– Полезная зверушка. И, кстати…

Он отвлекся, отвечая на чье-то приветствие, кивнул синьору Копальди:

– Артуро, скажи ребятам заняться светловолосым виночерпием в лиловом костюме, он подсыпал яд в наши с доной Филоменой бокалы.

Помощник рыскал взглядом по толпе.

– Будет исполнено.

– Кстати, о зверушках, – напомнила я супругу, когда мы шли через залу.

– О полезности. Ты полезна мне, Филомена, мне и Аквадорате. Ты останешься со мной.

Противоречивые чувства, которые я испытала в этот момент, классификации не поддавались. Тут была и обида, потому что некто считал себя вправе решать за меня, и злость, и бессилие, и нелепая радость, и азарт. Мы еще посмотрим, ваша безмятежность, зачем вы меня желаете, для дела или для любви. И кому я нужна, вам или Аквадорате, и кому из вас больше. Сегодня вы получите передышку, но лишь потому, что «полезная» Филомена будет занята другими делами. Тишайший дельфин, вы угодите в мои сети, и мы составим вполне достойную разнополую пару. Вас заколдовали форколские сирены? Я и с этим разберусь, не будь я дочерью своей матери.

Мы вышли на террасу под ночное небо Аквадораты. Двор, запруженный людьми, сверкал огнями и блестел маскарадной мишурой. Некоторых гостей в дом не приглашали, здесь веселилась публика попроще. Кое-какие дамы красовались обнаженными грудями. Это были путтана, и одной из них предстояло сегодня стать моей учительницей в науке соблазнения.

Нас с дожем оттащили друг от друга. Артуро звал его серенити переодеться, Маура требовала того же от меня.

Люди внизу тоже чего-то требовали. Поцелуя!

– Нельзя разочаровывать подданных, граждан безмятежной Аквадораты! – прокричала я.

Подпрыгнув, я обвила руками шею супруга. Тот покачнулся, но устоял.

– Целуй, стронцо.

– Этот вот рот, которым ты так грязно выражаешься?

И губы Чезаре встретились с моими. Грязи он не боялся.

Дурацкая парча, идиотское золото. Почему нельзя ходить голыми? Одежда мешала. Пальцы ощущали мужскую шею, но их царапал обод шапки. Я сожгу ее!

Тишайший отстранился, в его глазах бушевало море.

– Самое время изобразить холодность, тесоро.

И, раскланявшись, будто балаганный шут, его серенити ушел.

– Даже завидно, – решила Панеттоне. – Если вы вытворяете такое на публике, боюсь представить, на что способны в постели.

– Невинным синьоринам это представлять не положено, терпеливо дожидайся, пока тебя опозорят, – огрызнулась я. – Пошли переодеваться. Что Бьянка, ты ее расспросила?

– О, наша маркизета влюблена как кошка, она даже осмелилась спросить своего родителя о возможности брака с неким захудалым синьором.

– И что маркиз?

– Разумеется, отказал.

Местные слуги провожали нас в покои, так что беседу пришлось на время прервать. Командор да Риальто отвел тишайшей чете огромную спальню в центральной части палаццо. К ней смежными комнатами примыкали две гардеробные и обширная ванная. Комнаты свиты располагались дальше по коридору.

В моей гардеробной уже ждал костюм русалки.

– Все прочь, – велела командирша. – Я лично переодену дону догарессу. Инес, Констанс, принесите мой наряд сюда. Ангела, дежурь у двери и никого сюда не пускай. Лу, Чечилия, найдите дону Маламоко, она нужна нам для первого танца, пусть ждет внизу.

– Какой еще танец? – спросила я, сбрасывая туфли.

– Что-нибудь изобразим, – отмахнулась Панеттоне, – не зря ведь мы столько часов посвятили этому благородному искусству в стенах «Нобиле-колледже-рагацце». Повернись, я помогу снять платье.