Алексей Евстафьев - Ничего

– Забыли, наверное, потому и не помните. – лениво ответил Вдрыбадан. – ЭТО у нас в особом статусе пребывает. Нужная штука, мне за него в медицинской академии предлагали миллион, а я не продал.

– Врёшь, поди-ка, сроду не было в медицинских академиях миллионов… Да кто ЭТО такой, я всё вспомнить не могу?

– Вот, думаю, что не успел я вам про него доложить давеча, увлёкся на другой разговор. – патологоанатом догадливо прищурился. – А штука нужная, полезная; таких, в скором будущем, для каждого дома приобретать будут, разместят рядом с холодильником и стиральной машиной. Вот супруга ваша покойная уж до чего его любила да баловала. И он к ней привязался, «мамой» называл. Его тоже с кладбища привезли, да вдруг выяснилось, что он не помер, а в летаргии спал. Я его разбудил и решил к делу приспособить. Он у меня теперь вроде сейфа для хранения донорских органов. Если какая хорошая печень или селезёнка попадётся в мертвяке, так я её изымаю и в этого человечка закладываю. У него внутри она хранится, пока заказ не поступит из нашей областной клиники по трансплантологии.

– Это ты бизнесом у меня, под носом, занимаешься?.. Деньгу зашибаешь?..

– Зашибаю. – смущённо порозовел Вдрыбадан.

– А мой процент каков?.. Солидный?

– Солидней некуда.

Мистер Жжуть старательно пригрозил пальцем.

– Ты, у меня смотри, если что, не обманывай. Я обманщиков не люблю.

– Сам ненавижу, когда врут. – признался Вдрыбадан. – Миллион пообещают, а как до дела дойдёт, так оказывается, что это не денег миллион, а миллион упаковок анальгина. Это ж как надо башке болеть, чтоб столько анальгина слопать?..

– Вот и не болей, будь умницей. – мистер Жжуть приблизился к сизелицому человечку. – А ЭТО у тебя не в анабиозе, разговаривать умеет?..

– Ещё как умеет. Говорю же: ваша супруга-покойница с ним нянчилась, будто с дитём малым. Всегда находила о чём поговорить. Он её «мамой» называл. А уж была она ему мамой или не была – я не ведаю.

– Ишь какая супруга у меня загадочная… – шкодливо улыбнулся мистер Жжуть и обратился к человечку, аффектированно повысив голос: – Ну, как ты, братец?.. Как сам?.. Что у тебя новенького?

– Ась?..

Сизелицый не расслышал вопроса и поковырял пальцем в ухе, стараясь прибавить громкости.

– Я спрашиваю, как у тебя бодрость духа?.. Всем ли доволен?..

– Папенька?.. – сизелицый потянул ручонки к мистеру, ища долгожданной родственной ласки, но не нашёл таковой и загудел меланхолическую всхлипывающую бессмыслицу: – Что за жизнь, ёперный театр, твою же мать!.. И папаша сдох!..

– Ну, папаша, может и жив, кто его знает!.. А вот ты сам пожил себе в удовольствие, сколько надо, а теперь хватит. – попробовал успокоить человечка мистер Жжуть. – Теперь поживи на пользу другим.

– Едрит твою, ангидрит тебе с перекисью в марганцовке! – сизелицый вдруг оживился и затараторил, вертя головой и выделывая руками двусмысленные шизоидные манипуляции. – Если снова помру, так и хрен с ним, воздух станет чище. А то ножки, как у кошки, после атомной бомбёжки. Спинка, как у свинки, вся покрытая щетинкой. А писю у свинки видали? А вам на спинку не пописеть, чтоб морем пахло?..

Мистер Жжуть внимательно выслушал бедолагу.

– Хоть ты и бормочешь чепуху, а я тебя прекрасно понимаю. – сказал он, вздохнув с мечтательной задумчивостью. – Сам иногда таким бываю. Поскольку говаривали древние философы, что если долго вглядываться в бездну, то бездна начнёт вглядываться в тебя.

– А если долго вглядываться в стену, то увидишь себя на стене, будто в зеркале… – ни к кому не обращаясь пробормотал Вдрыбадан.

Сизелицый внезапно замер, резко поумнел и, обращаясь к патологоанатому, отчётливо произнёс:

– Бабу хочу!!

Патологоанатом Вдрыбадан смущённо закряхтел.

– Такую вот. – сизелицый обрисовал ладонями в воздухе нечто вроде Венеры Милосской.

– А зачем тебе баба? – спросил мистер Жжуть.

– Вот так за жопу возьму, её сику себе на пику натяну и крякать заставлю. – окунулся в привычное состояние человечек, меняя выражение и цвет лица на близкое к кефирному. Даже со слегка просроченным сроком хранения.

– Это ты брось, ты впредь с бабами не очень водись. – сказал мистер Жжуть с наивозможно нежной поучительностью. – Водись так, чтоб всё в меру было. Я-то постарше тебя, и я знаю, до чего с бабами не просто бывает.

Мистер Жжуть снова вздохнул, вспомнив что-то уж очень личное, а затем прихлопнул по ближайшей холодильной камере, сложил рот в капризной ухмылке и спросил у патологоанатома: – Кстати, с жёнушкой моей всё в порядке?.. Температура заморозки в норме?..

– За супругой вашей приглядываю в оба глаза. – заверил Вдрыбадан, намереваясь открыть дверцу холодильника. – Пылинки сдуваю.

– Ничего, пусть пока полежит здесь… – не позволил открывать камеру мистер Жжуть. – Я сперва своё главное дело сделаю, а там и до неё руки дойдут. Либо разморожу и оживлю колдовским манером, либо на похороны потрачусь. Я, знаешь, такие похороны хочу, чтоб вся страна рыдала, чтоб из пушек палили, чтоб вдовы и сироты на могилку кидались и причитали на кого же ты нас покидаешь ?..

Кажется, мистер Жжуть больше воображал свои собственные похороны, чем жёнушкины.

– Ну, ладно, держитесь тут, ребятки, а я устал от вас, пойду. Мертвяков привезут если с кладбища – распределите по местам, запротоколируйте. Впрочем, сами всё должны знать. У кого мозгов будет побольше – тех сразу укладывайте на хирургический стол и меня вызывайте.

– Без вас не начнём. – заверил Вдрыбадан.

– Без меня нельзя. Я тут главный.

– Папенька!.. – вроде как на прощание попробовал сказать что-то важное сизелицый, но испугался неожиданных чувствительных механизмов внутри себя, сконфузился и остолбучился. Кажется, надолго.

Мистер Жжуть поднялся на лифте из бункера вверх и продолжил блуждать по коридорам замка Недосягаемых Умыслов, держа на уме одну цель, способную перевернуть мироздание.

– Апппчихи!! – вкусно и сопливо вычихался выдра Подхалимка, едва успев за один глоток опорожнить чашку чая, и развеселил слуг, собравшихся в привратницкой скоротать вечерок. – Извините, братцы. Опять напасть накинулась.

– Что за напасть? – захихикали слуги.

– Вот такая получается у меня напасть. – жалобно проговорил выдра Подхалимка. – Начнётся иногда чих в ноздрях щекотать, да так назойливо, что и врагу не пожелаешь. Чихаю, как бог на душу положит – в любой момент могу начихать на всех, и на себя. Себя тем более не пожалею.

– Утрись, чудо! Далеко носовой платок запрятал? – унимая неказистый потявкивающий смешок, сказал пёсик Кабыздох, пытаясь собрать в кучу плохо сорганизованные друг с другом зрачки глаз.

– Несомненно утрусь, мог бы и не напоминать. – выдра наполировал ухоженную мордочку бархатистым носовым платком. – Я насчёт чистоты усерден.