Андрей Рябов - Полудёнка

Он остановил машину в десятке метров перед «комитетом по встрече», в состав которого входили худосочный лейтенант-гаишник, два упитанных гражданина в новеньком камуфляже с карабинами за спиной, и молоденький оператор с видеокамерой в опущенной руке. Ну, точно! Как он сразу не сообразил – это же охотинспекция организовала рейд по браконьерам!

Софронов бодро выскочил из машины и быстро пошел навстречу правоохранительным и контролирующим органам, загодя разворачивая бумажник с документами и при этом заискивающе улыбаясь.

– Летенат Фосин, – представился страж закона, потом деликатно отвернулся, густо высморкался и продолжил процедуру знакомства. – Плетъявите токуметы!

Быстро просмотрев бумаги, лейтенант с загадочной фамилией поднял на в чем-то подозреваемого слезящиеся покрасневшие глаза и устало поинтересовался:

– Кута слетуете?

Несмотря на нешуточную опасность, Софронов все-таки не мог сдержать улыбки. Бедолаге в таком состоянии следовало бы лежать под теплым одеялом с горчичниками и кружкой чая, а не мотаться по лесам.

– По грибы еду, на Кресты. Сослуживец рассказал, что там их – пропасть.

– Отин?

Софронов замялся – он в принципе не любил врать, хотя по должности приходилось это делать постоянно.

– С собакой. Да, собачка у меня там. Ротару зовут.

– Кута? – не понял правоохранитель.

– Чего, простите?

– Кута софут Хотаху? На консехт?

– Какой еще концерт?

– Истефаетесь? Откхойте пакашник, – с видимым усилием произнес болезный лейтенантик. – Пошалуста.

Софронов мысленно махнул рукой. Будь что будет. Вместе с инспектором он обошел машину, с усилием поднял дверцу багажника и обреченно посмотрел на остальных «рейдовиков». Бдительные дяди в камуфляже сняли с плеч карабины и ненавязчиво повернули стволы в сторону «Нивы», а оператор взял наизготовку свою камеру. Сдерживая азарт загонщиков, они ждали лишь отмашки сопливого лейтенанта. Но она почему-то запаздывала.

Тем временем гаишник тупо пялился на мохнатый зад объемистой доисторической «собачки», преспокойно развалившейся в салоне и кокетливо помахивающей ему хвостиком. Потом он резко развернулся, сунул документы Софронову, отдал честь и на негнущихся ногах зашагал к товарищам. На ходу бросил:

– Гражданин, можете следовать дальше.

Потом успокоил упитанных:

– Все в порядке, я проверил. Гражданин направляется в лес за грибами. В салоне также находится собака, порода колли, кличка Ротару, возраст – два года, бурой масти, среднего роста. Цвет глаз карий. Прикус нормальный. Особых примет нет. Все отметки о прививках наличествуют.

На этом лейтенант замолчал и уставился в пространство.

Камуфлированные дяди переглянулись, один из них вполголоса заметил другому:

– Наверное, все-таки придется сниматься и ехать в город. Похоже, лейтенанту надо срочно обратиться к врачу.

Второй согласно кивнул и добавил:

– Боюсь, что не только к терапевту…

Когда поворот дороги скрыл членов «комитета», Софронов повернулся к боевой подруге:

– Ты чего с ним сделала?! Загипнотизировала?!

– Было бы там что гипнотизировать… Успокойся, это всего лишь маленький сеанс, абсолютно безопасный, тем более для прочной и стрессоустойчивой психики гаишника. Кстати, в качестве бонуса я бедолагу еще и от простуды излечила. Причем, с запасом, лет этак на десять…

…Машину пришлось оставить на Крестах – так таежники издавна называли приметное место, где почти под прямым углом друг к другу пересекались четыре небольшие речушки. «Ниву» загнали в кусты, закидали ветками от чужого глаза и дальше отправились пешком по довольно утоптанной тропе, которой активно пользовались и охотники, и рыбаки, и ягодники. Ротару бойко семенила ножками впереди, чутко принюхиваясь к окружающему, сзади под тяжестью двух рюкзаков и карабина пыхтел Софронов.

Тропа шла почти идеальной прямой по кочковатому лугу. В колхозно-совхозные времена все доступное человеку пространство обь-иртышского междуречья активно использовалось, через каждые несколько километров поймы можно было натолкнуться то на становище покосников, то на летнюю ферму, то на силосную яму. Повсеместно над сорами раздавался гул тракторов, песни селян и ржание неприхотливых и лохматых лошадей-«приобчанок».

А потом в Москве откуда-то появились меченые да косноязычные демократы, принялись разрушать страну и за несколько лет попросту вычеркнули деревню из жизни. Вот буквально только что она была – и вдруг сгинула, вместе с пестрыми коровенками, голосистыми петухами, смешливыми доярками и разухабистыми механизаторами. Ровно Мамай или полчища саранчи прошли по глубинке. В одночасье сожрали они, сгубили фермы, клубы, сельпо и «молоканки», оставив вместо них зарастающие травой пустыри и повсеместно ржавеющие на месте бывших полей скелеты тракторов да комбайнов.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Софронов полюбопытствовал:

– Ты хоть введи меня в курс дела, что мы будем делать, когда доберемся до места? Кстати, может, наконец сообщишь, куда мы идем?

Ротару чуть сбавила размеренный шаг, приноравливаясь к скорости попутчика.

– Идем мы в Полуденку. Знакомое место?

Софронов удивленно покрутил головой.

– Надо же… Полуденная гора… Мне баба Шура, Царствие ей Небесное, рассказывала, что как раз в тех местах когда-то была наша семейная вотчина. Там мои предки ягоды-грибы брали, лосей-глухарей добывали. Правда, мне в тех местах ни разу не довелось побывать. Сначала маленьким был – не брали, а когда подрос, то дед Калина обезножил, совсем перестал в тайгу ходить. Так вот и не увидел я «родового поместья». А еще, говорят, как раз где-то в тех местах клад спрятан. Слушай, боевая подруга, уже темнеет. Может, здесь переночуем? Костер разведем, а потом я тебе про клад расскажу.

Солнце действительно уже цеплялось боками за верхушки кустов, готовясь вот-вот уйти на боковую. Софронов принялся таскать сушняк, в чем ему активно помогала Ротару. Она ловко подхватывала своим гуттаперчевым хоботком здоровенные ветки и волокла их в общую кучу. Вскоре на маленькой полянке в обрамлении густых тальников уже потрескивал огонь. Софронов уселся на охапку сухой травы, Ротару улеглась рядышком и привалилась к нему мягким мохнатым боком. Подождав, пока он сжует горбушку хлеба с банкой тушенки, потребовала продолжения рассказа. Софронов не заставил себя упрашивать.

– Село наше до революции считалось очень богатым. Ясен пень, ведь стояло оно на главной сибирской «дороге» – Иртыше. Ни один проезжающий мимо купец, будь то хивинский, бухарский или вологодский, не миновал здешних кабаков и лавок, каждый пароход здесь пополнял запас дров, а на весельное судно нанимали гребцов. Кстати, удивительный факт: в этом качестве многие путешественники предпочитали брать баб, которые обходились намного дешевле, а гребли нисколько не хуже мужиков. А еще хороший доход приносил местным жителям рыбный промысел, осетров да муксунов ловили сотнями пудов, по зимнему пути санными обозами отправляли сначала в Тобольск, а затем уже в Москву да Питер. Потому зажиточных людей в селе было немало.