Андрей Рябов - Полудёнка

Подкинув в огонь большую жердину, Софронов продолжил свой рассказ:

– Первое время после революции жизнь в селе оставалась по-прежнему спокойной и размеренной, жители надеялись, что революционная зараза минует их стороной и все как-нибудь само собой рассосется. Но в конце двадцатых годов, когда началась коллективизация и людей стали массово арестовывать за их «прошлое», то некоторые из наших односельчан решили попытаться спасти свое добро. В одну из светлых июньских ночей они погрузили на большие лодки-неводники наиболее ценную утварь, иконы из разоренного храма, часть имевшегося по дворам оружия, серебро, а у кого было, то и золотишко. По общему уговору выбрали нескольких самых уважаемых односельчан, которые и должны были спрятать добро в дальних урманах.

– И что, никто не донес властям? – было видно, что мамонтиха не на шутку заинтересовалась этой историей. Молодежь, блин…

– Донесли, конечно. Только конкретное расположение захоронки знали лишь два старых деда-казака, которые поклялись скорее погибнуть, но не выдавать «обчественной» тайны комиссарам. Конечно, после возвращения их тут же арестовали, увезли в область, и больше о дедах не было ни слуху, ни духу. Сгинули. Остальных, кто был на тех неводниках, первое время потаскали в ГПУ, стращали, а потом отступились. Мужики-то сразу признались, что все вместе поднялись на лодках по Мануйловской протоке до верховьев и выгрузили добро где-то в районе Полуденки, а уж дальше его увозили и прятали те два деда-казака. Конечно, комиссары долго еще искали клад, да только где ж его найдешь, там дремучая тайга на сотню километров тянется…

– Хорошая история, – доисторическая слушательница смешно потянулась. – Ладно, давай отдыхать. Следующую ночь спать придется уже вполуха.

Тут Софронова осенило:

– Слушай, а чего это ты развалилась? Я думал, мамонты спят как слоны – стоя…

– Можно, конечно, и стоя. Но согласись – лежа ведь все-таки удобнее.

Софронов не нашелся, что ответить на столь логичное умозаключение, а потому накрылся с головой теплой курткой и закрыл глаза. Сон навалился мгновенно.

Глава шестая

Утро выдалось тихим и росным, вязкий туман лежал на пойме, а где-то выше него поднималось солнце. Поеживаясь от холода, Софронов привычным движением вскинул груз на плечи, повесил на шею «Егеря» и спутники двинулись вперед. Вскоре тропа спустилась в болотистую низину, за кустами заблестело зеркало курьи.

Пока они находились еще достаточно далеко от цели, можно было позволить себе озаботиться добычей приварка к столу. А потому Софронов взял карабин наизготовку, передернул затвор и стал крадучись приближаться к старице. Сзади бесшумным войлочным мячиком катился по траве мамонтенок.

Через несколько минут сквозь пелену тумана он наконец разглядел темные пятна на поверхности воды. Софронов ловко скинул резиновые заглушки, передвинул защелку предохранителя вниз и припал глазом к оптике. Через прицел были хорошо видны зеленые головы крякашей, деловито кормившихся на мелководье. После хлесткого выстрела один из них безвольно вытянулся на поверхности, а остальные суматошно захлопали крыльями и тут же сгинули в тумане. Уняв учащенное сердцебиение, Софронов разогнул голенища бродней, зашел в воду и подобрал добычу. «Хорош крыжень, – отметил про себя. – Была бы гладкостволка, еще пару мог бы взять».

Кстати, этой осенью охота открылась непростительно рано. Если раньше сроки устанавливали региональные власти в соответствии с рекомендациями специалистов и конкретными местными условиями, то с некоторых пор все стала решать Москва. Видимо, с Краснопресненской набережной лучше видно, какие погодные условия выдались в том или ином регионе и выросли ли там утята. Нынче вот лето выдалось холодным и утята не выросли, но 20 августа в угодьях захлопали выстрелы – в строгом соответствии с буквой закона. А ведь часть уток еще не встала на крыло, в траве сидело множество птенцов, на крыльях которых вместо полноценных перьев торчали лишь жалкие зачатки…

– Это что же делается-то, люди добрые? – горестно качал головой Андрианыч. – На реке повстречал компанию горе-охотников, которые целую кучу хлопунцов прикончили! Я их пристыдить пытался – зачем, мол, воробьев настреляли? А они мне в ответ – ничо, в шулюм сгодятся…

Охота всегда считалась благородной страстью, которой страдали такие разные люди, как Аксаков и Брежнев, Толстой и Ленин, Хемингуэй и Николай Второй. Одних она возвышает – и подчеркивает звериную сущность других. Софронов знал множество мужиков, которые давно и безнадежно больны охотой. Они ежегодно тратят многие тысячи рублей на покупку снаряжения, продуктов, горючего. В угодьях они мерзнут, мокнут, устают – и приезжают домой абсолютно счастливыми, привозя пару-тройку уток. Больше им и не надо – зачем? Для них охота – это прежде всего удовольствие от единения с природой, общения с друзьями, притока адреналина. А мясо лучше покупать в магазине…

Какое-то время спутники шли молча, сбивая росу с ближайших кустов и перешагивая колодины. Ротару часто поднимала кверху свой хоботок, принюхивалась к окружающему, мотала головенкой.

– Тебе что-то не нравится? – нарушил молчание Софронов.

– Не то чтобы совсем, но как-то чего-то не очень…

Софронов рассмеялся:

– Сама-то поняла, чего сказала?

Его подружка, похоже, слегка надулась:

– Извини, университетов не кончала. Зато и не проваливалась пьяной в выгребную яму на школьном выпускном как некоторые, не будем показывать пальцем.

От неожиданности Софронов аж остановился.

– Ты откуда это знаешь? Никто ведь… Так ты что, умеешь в чужих мозгах копаться?!

Собеседница уже весело фыркнула:

– Больно надо – копаться. Там ведь попросту и нет ничего особенно интересного, одни только первобытные инстинкты, точно такие же, как у твоего пещерного предка-неандертальца. Правда, у того хоть не возникало навязчивого желания близко познакомиться с прелестями Анджелины Джоли…

Екарный бабай! Во попал! Софронов покраснел, опустил голову и ускорил шаг. Сзади донеслось жизнерадостное пыхтенье.

– Да не обижайся ты, чудак-человек! Ну да, я и вправду могу читать какие-то яркие страницы в человеческой памяти и чувствовать сущность собеседника. Между прочим, потому и решила тебе помочь. В твоей душе, конечно, грязь есть, а вот Тьмы – нету.

Чтобы сменить тему разговора, Софронов поинтересовался:

– Слушай, а тот старик, которого я встретил на Байбалаке, он кто?

– Дед Ульян-то? Тоже Знающий, только Светлый. И очень сильный.

– Так чего он сам не может этого Темного завалить?

Ротару ответила как-то нехотя:

– Не все так просто, Софрон. В магии есть множество определенных правил и условий… Хотя скорее уж законов, на которых строятся все взаимоотношения шаманов. До определенного момента Светлый не может нарушить некоторые табу, потому что иначе в мире воцарится хаос…