Стася Лизкина - Серый волк и компания. Волшебные истории

– Пожалуйста, дамы и господа, всего лишь 100 крон, и вы получите обещание счастья и снимок с обезьянкой на память, а, если пожелаете, на месте обезьянки могу быть я. Почти все покупается и продается в нашем мире, увы! Но обещание счастья – это лучшее вложение, которое вы можете сделать. Крути барабан, Пабло!

Мой день наполнен встречами и это прекрасно. Они длятся чуть больше мгновения и это прекрасно вдвойне. Увы, некоторые из них даже за мгновение ранят меня в самое сердце. Но тут уж ничего не поделаешь.

Воскресное утро. Мы с Пабло встаем по-стариковски рано и позавтракав, отправляемся на мост. Этим утром желающих получить предсказание и фото мало, но зато погода хороша. И обещание чуда разлито в воздухе.

Она возникла из утренней дымки, заставляя меня сощурить глаза. Прекрасная и очень грустная. Я втянул живот и забренчал на банджо самую радостную из своих мелодий, согласный быть шутом при такой королеве.

– О прекрасная леди, мы с Пабло просим немного. Всего лишь сто крон за обещание счастья и фото с обезьянкой.

Она улыбается мне виновато, глаза наполняются слезами. Ах, я старый дурак. Огорчил барышню.

– Простите меня, – начинаю шарить по карманам, конфет как назло нет. Пабло понимающе щебечет и начинает крутить барабан, суетится, достает свернутую в трубочку бумажку. Тянет к нашей прекрасной леди свою требовательную лапку. А я тем временем нахожу в сумке, то что искал. Вертушку. Ее неделю назад забыл кто-то из детей.

Она читает предсказание и наконец-то улыбается почти без слез. Я вручаю вертушку ей.

– Милая леди, вы так прекрасны, что сегодня для вас всё бесплатно.

Она вздыхает и молча кивает. Вот ее фото, я снял ее с детской вертушкой на фоне острова Кампа.

Я не знаю, куда отправить его, потому что фея не оставила мне адреса. Она вообще не сказала ни слова. И это прекрасно. Я все еще сентиментален и знаю, что феи не должны разговаривать.

Дедушкина коллекция грампластинок – ящик Пандоры моего детства. Я не рассказывал вам раньше, нет? Так вот послушайте.

Они не любили меня. Они вообще никого не любили. Но приличия вынуждали их открывать нам двери. Нам – это мне и моим родителям. Мама – их дочь, обижалась и плакала, но изменить ничего не могла. Я был недостаточно воспитан и одарен, папа – недостоин мамы и все вместе мы вносили хаос в их стройную и упорядоченную жизнь.

Бабушка была историком искусств, а дедушка обожал музыку и преподавал в филармонии.

Однажды дедушка попытался занять меня, чтобы я не шатался неприкаянно вдоль книжных полок и не раздражал его своими вздохами. Он пригласил меня в свой кабинет, усадил на маленький диванчик, бережно поднял крышку проигрывателя и достал конверт с грампластинкой. Это была симфоническая сказка "Петя и Волк". Движения дедушки, и музыка, звучавшая как будто с другой стороны бытия, заворожили меня. В тот день я провалился в щель между нашей реальностью и музыкальной и долго не мог выбраться обратно.

С тех пор я мечтал только о том, что мы снова поедем к бабушке с дедушкой и я смогу услышать звуки проигрывателя. Они не приглашали нас очень долго. Но в новогодние праздники визита вежливости было не избежать и им пришлось пригласить нас, а нам принять приглашение. После того как все формальности были соблюдены, а праздничный ужин съеден, я принялся слоняться туда-сюда вдоль полок с книгами, краем глаза косясь на деда. Он как всегда не выдержал:

– Дмитрий, будь добр, присядь, пожалуйста.

Я послушно присел, чтобы через пять минут вскочить снова. Дед нахмурился, а я шепотом попросил:

– Дедушка, я еще раз хочу послушать "Петю и Волка".

Дед нахмурился еще сильней, мысль о том, что придется оставить ребенка наедине с драгоценным проигрывателем и пластинками была для него мучительна. Неожиданно вмешалась бабушка:

– Пусть он послушает музыку, Виктор. Детям ни к чему взрослые разговоры.

Так я снова оказался в кабинете, где стоял узкий диванчик, книжные полки, письменный стол деда и высокая тумбочка с заветным проигрывателем. Пластинки стояли в конвертах на самой верхней полке. Дед открыл проигрыватель, нежно достал пластинку, поставил ее и аккуратно опустил иглу:

– Ничего не трогай, – он включил проигрыватель и вышел.

Я замер, полуприкрыв глаза, звуки музыки захватили меня так же как и в первый ра-.

Пластинка почти кончилась, когда я заметил его. Он сидел на дедушкином стуле, развалившись, закинув ногу на ногу и поводя руками в воздухе. Он был… странным, но, завороженный музыкой, я не думал об этом тогда, а просто смотрел во все глаза.

Его длинные серые пальцы, в два раза длиннее чем у обычных людей, заканчивались длинными заостренными ногтями. И пальцы эти двигались в воздухе, взлетали и опускались в такт музыке, оставляя за собой полупризрачный след, который таял, чтобы возникнуть вновь, когда музыкальный пассаж повторялся.

Сам он тоже был серым и длинным, очень худым. Острые колени подергивались вслед за мелодией, жидкие длиные волосы на голове руках и ногах подрагивали в такт музыке. Он танцевал, точнее нет, парил и растворялся в звуках, в воздухе.

Лицо у него было смазанным, полузавешенным бесцветными волосами. Глазки маленькими и невыразительными, рот и нос выглядели небрежными запятыми на вытянутом лице.

Не переставая пританцовывать и дирижировать в такт, существо повернуло ко мне голову и расплылось в улыбке.

– Кто же это? – растерянно подумал я, не решаясь нарушить странный танец и прервать волшебство.

– Здравствуй, мальчик, – пропело существо. – Я грааампл.

Грампл взмахнул руками в такт завершающим аккордам грампластинки и рассыпался в воздухе серой пылью и звоном колокольчиков, которые вплелись в музыку и отозвались у меня в сердце.

Через секунду он возник рядом с книжным шкафом, около полки с пластинками, пропел:

– Ммммммузыка, – и опять исчез, чтобы снова возникнуть на стуле. Теперь на длинном пальце грампла, поднятом вверх, покачивалась круглая черная пластинка, а палец гнулся как гуттаперчевый, вперед-назад. Грампл некоторое время смотрел на нее, а я вспомнил, что дедушка не велел мне трогать пластинки и испугался.

Грампл усмехнулся, заглянул мне в глаза и я увидел, как его маленькие глазки расширились, стали большими, круглыми и манящими, черными, как тело грампластинки.

– Обожаю, – пропел он, открыл рот, закинул туда грампластинку, и опять исчез со звоном колокольчиков и звуком лопнувшей струны.

До этого момента я сидел как завороженный, но теперь мне стало страшно. Я вскочил и грампл снова появился передо мной. Теперь он парил в воздухе, глядя на меня сверху вниз.

– Не обижу, – прозвенел он. – Любишь мммузыку?