Ирина Шевченко - Сказки врут!

— Недооценил я мальца, — еле слышно пробормотал колдун. — Так что ты собираешься делать?

— Все зависит от того, что собираешься делать ты. Если хочешь совет: собирай вещи и уходи. Мне тоже неприятна эта ситуация, но не в моих и не в твоих силах что-то изменить. А тебя ждут в Лионе. Подготовка к Олимпиаде идет полным ходом, твои способности пригодились бы.

Какое-то время слышны были лишь какие-то шорохи, затем колдун спросил:

— Нат, ты серьезно считаешь, что наш дар существует лишь для того, чтобы играть на бирже и подтасовывать результаты спортивных прогнозов?

— Надеюсь, это риторический вопрос, — со смешком ответила женщина. — Кого интересует, что я думаю? Есть система. Она работает. Почему тебе вдруг захотелось чего-то другого?

— «Я изнемог от мук веселья, мне ненавистен род людской, и жаждет грудь моя ущелья, где мгла нависнет над душой».

— Что? — Баньши изумилась такому ответу не меньше моего.

— Это Байрон. А вот еще. «Ласкаемый цветущими мечтами, я тихо спал, и вдруг я пробудился, но пробужденье тоже было сон…»

— Лермонтов, — узнала я.

— Но это уже Лермонтов, — подтвердил темный. Судя по тому, что его голос становился то тише, то громче, мужчина непрерывно ходил по комнате. — Я на Творца роптал, страшась молиться, и я хотел изречь хулы на небо, хотел сказать… Но замер голос мой…

Его голос действительно замер на миг.

— …и я проснулся!

Мы с Сережкой одновременно подпрыгнули на кровати: последние слова колдун буквально прокричал в рацию.

— Очень умно, Сергей, — продолжил он в трубку. — Но я отключусь, с вашего позволения. Анастасия, не забудьте про чай.

Чай и что-нибудь перекусить. Слушаю и повинуюсь.

Достала большой бабушкин заварник. Вымыла, обдала кипятком. Сыпанула пригоршню сухих, свернувшихся трубочками листьев. Потом, поддавшись странному наитию, достала из шкафа мешочки и баночки с травами, которые приносила, хоть ее об этом и не просили, мама. Мята, малина, липа, смородина. Еще что-то, не помню, что, но пахнет приятно: летним лугом, медом…

— Колдуешь? — улыбнулся Сережка.

— Надо же оправдывать наследственность, — пробурчала я, кидая в заварник все подряд. И это непонятное, но душистое, тоже.

Залила смесь горячей водой, накрыла чайничек тряпичной куклой-грелкой. Совсем как у бабушки. На вид, по крайней мере.

Закончив с приготовлениями и оставив Серого трудиться над бутербродами, я подошла к двери, за которой уединился со своей гостьей темный, и прислушалась.

Говорила баньши:

— …закрыть каналы. Это можно сделать лишь в день дарения. Опасно, Сокол, слишком опасно. И ты не знаешь точной даты.

— Догадываюсь. На Громобой — других подходящих дней в ближайшее время не будет. Но мне нужен предмет.

— В этом могу помочь.

Дверь передо мной неожиданно распахнулась.

— Вам еще не надоело подслушивать? — На пороге, скрестив на груди руки, стоял колдун.

— Я пришла сказать, что чай готов, — заявила я, не отводя взгляда. — Или подать вам в апартаменты, сударь?

— Ты права, Нат. — Он развернулся к брюнетке. — Лучшим решением было бы бросить эту парочку, и пусть сами разбираются. Но я не уйду.

— Темная совесть не позволяет? — предположила я.

— Чай очень вкусно пахнет. Это таволга?

Точно, таволга! Вот как оно называется.

— Нет. Синенькие грибочки.

— Таволга, — ставшая рядом с темным Натали повела носом. — Таволга, смородина, мелисса и черный чай. И еще лимонник, кажется.

Она успела переодеться в простое белое платье до колен и стереть макияж. В таком виде и с распущенными по плечам длинными иссиня-черными волосами, она выглядела моей ровесницей или даже моложе, но я была уверена, что лет ей намного больше, чем кажется.

Женщина прошла на кухню, посмотрела на стол, потом на Сережку.

— Раздевайся, — скомандовала она коротко.

— Что?! — вознегодовала я.

— Прямо тут? — смутился Серый.

— Зачем же? — Баньши обернулась на меня через плечо. — В спальню пойдем.

Устроить сцену мне не позволили. Когда Натали утащила парня в комнату, темный придержал меня за плечо, не позволив пойти следом:

— Лучше не мешать. И что за неуместная ревность?

Действительно, с чего я так завелась?

— Или не ревность? — Металл в его голосе неприятно царапнул слух.

— О чем вы?

— Если верить матери Сергея, вы не виделись несколько лет. И вдруг ты приходишь к нему домой, зазываешь к себе, а потом приводишь в парк, где вас поджидает вооруженный пилигрим. Или там был еще кто-то?

— Конечно, был! Один наглый тип с зажигалкой! Подозреваете меня в чем-то?

— А есть в чем? Согласитесь, все это очень странно.

Меня пугал его тон, но еще больше раздражала манера перескакивать с вежливого «вы» на пренебрежительное «ты». Определился бы уже.

— Не вижу ничего странного. Мы с Сережей знакомы с детства, мы…

Я не знала, как объяснить свои чувства к Серому и нужно ли объяснять. Смутилась и умолкла.

— Ха, — сказал вдруг темный. Не засмеялся, а просто выдохнул это «ха». Посмотрел на меня и добавил: — Ха-ха.

— Я сказала что-то смешное?

— Вы ничего не сказали, Ася. Но это действительно смешно. Точнее, было бы смешно, когда бы не было так грустно.

— Вы любите Лермонтова? Это, конечно, расхожее выражение, но вы же знаете, что это Лермонтов?

Колдун поглядел на меня, как на полоумную.

— Вы читали сегодня, и я подумала…

Черт! Черт, черт, черт! Зачем я это сказала?

Слава богу, вернулись Натали и Сережка.

— Это нож, — от двери сообщила баньши. — Тебе нужен нож, Сокол. Покажи руку, — толкнула она в бок Серого.

Тот протянул правую руку, продемонстрировав пересекающий ладонь тонкий белый шрам.

Интересно, зачем нужно было раздеваться? Что, так порез не видно?

— Что за нож? — набросился колдун на парня. — Почему утром ничего не сказал?

— Так не мой нож. Левый какой-то. В ящике с инструментами валялся, я проволоку искал и порезался об него.

— Случайно? — недоверчиво уточнил темный.

— Да.

— Это было на платформе? А тот ящик с инструментами был общий или только твой?

— Мой вообще-то. Но если нужно было, любой мог заглянуть, взять, что надо.

— А чей нож, узнал потом?

— Нет. Я спрашивал — все молчат. Себе оставил. Он неказистый такой, самодельный: железяка заточенная, а один конец изолентой обмотан — типа, рукоятка. Провода им было удобно зачищать. А потом я его Мишке Фирсову отдал.

— Отдал. — Колдун нервно забарабанил пальцами по столу. — Он тебя об этом попросил?

— Да нет. Он свой нож потерял где-то, а у меня нормальный складень был. Вот я ему и подарил ту самоделку.

— Дурак, — угрюмо изрек темный. — Такую вещь невозможно потерять. Даже если бы ты его выбросил, все равно он вернулся бы к тебе. Но подарить, отдать по доброй воле… И где теперь искать этого Мишку? В России? По всему бывшему Союзу?