Павел Мешков - Черный корректор

– Что? По-крупному проверять будем? – кивнул я на снасть, и дядя Олег подмигнул мне в ответ:

– А то как же!

Вторая половина июня на фазенде – время более-менее спокойное. Рыба ловится так себе, все уже посеяно и прополото, и в общем-то остается только поливать да изредка заниматься разными мелочами. Правда, в тот год то с одной, то с другой стороны работа подваливала, причем, как мне теперь видится, совершенно чужая. Но человек – такая скотина, которая привыкает быстро и ко всему. Да и больших усилий ликвидация всех этих ненормальных явлений не требовала. А вот поговорить с живым человеком зачастую очень хотелось. Поспорить, свое мнение высказать…

К моему сожалению, иногда я не могу удержать свое мнение при себе и лезу в бесплодные споры-разговоры. А спор, я так думаю, он в корне лишен смысла – по определению. Согласитесь, что спорят, брызгая слюной и заливая инакомыслящих соками, как правило, люди, не лишенные ума, отягощенные жизненным опытом, уверенные в собственной правоте. И с кочки этой уверенности им глубоко плевать как на убеждения оппонента, так и на ценность приводимых им доводов. Победителя в любом споре быть не может, а в проигравших всегда ходят зрители, то есть мы с вами. Можете проверить это – газеты и телевизоры у нас пока еще не отобрали, и лапшу они все варят отборную, твердых сортов.

Еще более идиотским считаю выражение «стороны готовы к диалогу». И вообще все диалоги. Особенно в политике. В этой области вышеприведенный набор слов может означать только то, что фига в кармане уже сложена, свинья откормлена, добро пожаловать!

Более-менее приемлем, на мой взгляд, монолог. Возможно, монолог поучительный, и не грех, если подкрепленный грубой силой. А что? Может, скажете, вас воспитывали каким-то другим, особым способом? Или вам повезло учиться не в наших отечественных школах, а где-то в районе Альдебарана?

В идеальном случае применения монолога вы высказываетесь на интересующую вас тему не торопясь, с толком, припоминая факты, приводя убийственные аргументы, без крика и базара используете для подавления оппонента интонационное богатство русского языка. В общем, какое-то время пользуетесь пресловутой полной свободой слова. Вы свободнее, чем президент, потому что он всегда ограничен во времени. А уж когда весь пар вышел в свисток, не обижайтесь, такое же право получает ваш визави.

Особо умные могут возразить, что я подменяю понятия «спор» и «диалог» неведомо чем. Этим, с позволения сказать, господам заявляю прямо: вы не правы! Где вы здесь видите грозные выкрики, попытки оборвать оппонента или что-то подобное? К тому же тот, из кого пар уже вышел, волен временно удалиться из аудитории и вернуться с новыми силами, много позже, к концу монолога противника. Это ли не свобода?

Естественно, что и в монологе, особенно поучительном, заложено глубокое безразличие к мнению окружающих, но кто, простите, сейчас не плюет на мнение соседа? Кто хоть раз, вне Японии, понятное дело, слышал в свой адрес: «Ваши доводы убийственны, вы видите проблему шире и полнее, нежели я… Я повержен, готов воспользоваться вашим опытом и уступить вам свое кресло»… Не приходилось слышать в свой адрес? И в чужой тоже? Даже по телевизору? Вот то-то же!

А в монологе, типа предложенного мной, в саму основу заложено уважение к собеседнику и окружающим. Понятно, что наплевательское отношение к убеждениям противника никуда не делось, осталось при нас. Но и уважение налицо: сидим, не перебиваем выкриками, соки и другие жидкости не разбрызгиваем…

Значит, можно добиться уважения к личности выступающего? Пусть даже применяя мой «метод монолога». Пусть даже, для начала, с применением насилия…

Вот всю эту бредятину, на мой взгляд не лишенную некоторого смысла, я и прогнал дяде Олегу, пока он резал колбасу и чистил огурец. Дядя Олег приехал на фазенду, чтобы поздравить хорошего меня с Днем медицинского работника, и потому я как виновник торжества был отстранен от оснащения стола. Может, где-то там, во внешнем мире, я и не очень котируюсь как медработник, но здесь, на острове, я в вышепомянутой области крут! Круче гор! Ну, возможно, отрицательный склон чуток круче меня… Однако на Ямане никаких гор нет, да и я такой один. Так что про отрицательный склон – это я из лишней скромности…

– В холодильнике лежит украшение стола, – прозрачно намекнул я дяде Олегу, хорошо зная его пристрастия.

– Красавец! – восхищенно воскликнул дядя Олег, извлекая жереха горячего копчения. – Мечта поэта!

Он осторожно, как невесту, понес жереха к столу и стал вертеть головой в поисках чего-нибудь, на что можно было пристроить рыбу. Я быстро постелил сложенный вдвое газетный лист, и дядя Олег, уложив на него жереха, с нежностью погладил золотисто-коричневую чешую и вожделенно втянул носом запах.

– Сейчас я буду рвать его на части! – торжественно пообещал он и тут же оговорил условия: – Голова, кожа и брюшко с ребрами – мои!

Он с вызовом посмотрел на меня и, кажется, был слегка разочарован, когда я без боя уступил лакомые куски:

– Да за-ради бога! Ешь, не торопись! Я в эту игру еще вчера досыта наигрался.

– М-да! Зажрался ты здесь деликатесами! Кстати! Красавец этот в сетку завалил или…

– Зачем в сетку? Этого я на спиннинг, в честном бою взял, – похвастал я.

– Значит, как жара спадет, едем на охоту! – возбужденно заявил дядя Олег. – Страх как подраться хочется!

– Без проблем! – согласился я. – Сам собирался…

– А это что? – удивленно спросил дядя Олег, приподняв край газеты под жерехом.

– Что? – не понял я.

– Я эту газету еще не видел, а ты ее – под рыбу… – слегка огорчился он. – На ночь бы почитал, интеллект потешил…

– А на фига тебе эти газеты читать? Расстройство одно! Ничего успокаивающего в них тебе не пропишут, да и долдонят они все одно и то же: разъясняют, почему ты должен быть нищим. А я и так это знаю! Все для того, чтобы правительство вкусно и жирно на Багамах кушало, а олигархи яхты да особняки покупали. Так мы и здесь жирно едим! – Я кивнул на жереха. – И далеко не благодаря правительству, а скорее – вопреки… А были б деньги, я бы катер купил. Торпедный.

– Одобряю! – Дядя Олег принялся сдирать с жереха шкуру, обнажая снежно-белую плоть. – Я к тебе торпедистом пойду или хотя бы канониром на пушку. Возьмешь?