Михаил Веллер - Забытая погремушка

– Пусть тебе спасибо скажет. Выросло бы у нее лимонное деревце между ног. И плодоносило, на радость соседям. Кстати – это же готовая кандидатская!

– Тебе все – кандидатская. А мне – головная боль. Она говорит: стала доставать – а он не лезет. Склизкий, говорит, ты понял?

– Она бы еще туда ежа против шерсти запихала – был бы не склизкий.

– Ты смеешься, а лимон в самом деле не извлекается! Смотрю – а он весь раскурочен!… Вы что, спрашиваю, курей им кормили, что он такой расклеванный?

– Гениально! Курей – лимоном из влагалища! Это же готовая кандидатская.

– А она говорит: уж я спицей его, и крючком для вязания, и ложкой, и поварешкой…

– Поварешкой?!

– Ты бы ее видел! Хорошо, что она экскаватор не вызвала. А потом, говорит, муж стал его штопором доставать.

– Ну и что?

– Что. Сломал штопор.

– Об лимон? Или влагалище такое твердое?

– Нет, об дверь.

– Не понял. Он лимон из влагалища через дверь доставал?

– Нет. Он штопор об дверь кинул со злости, что лимон зря потратили.

– Так как ты его достал?

– Как-как. Так же, как аборты делают, тоже мне задача. Ты что, никогда аборт не делал?

– Себе?

– Ты больше не пей. И солнце тебе на голову печет.

– Нет, сбор лимонов в абортарии – это же новое слово в науке! Это готовая кандидатская. Кстати, а что ты сделал с лимоном?

– А чай ты вчера с чем пил? Перестань блевать, что больные подумают! Я пошутил.

– Ты так больше не шути, – попросил Зеленкин, отирая рот.

– Я его главврачу в чай положил. Теперь уже хохотали оба.

– А вообще здесь – золотое дно, – мечтательно вздохнул Зеленкин. – Я вчера еще десять рублей заработал, сегодня пьем.

– На чем? – ревниво поинтересовался коллега.

– А приходит милая такая девочка. Замуж выходит. А муж хочет только девственницу. А она через себя полдеревни пропустила. Рыдает! А делов-то. Обколол новокаином, иссек лоскутки, наложил одиннадцать швов. Через две недели будет девственнее девы Марии.

– Но… это же готовая кандидатская! – вскричал возбужденно теперь уже Дручкин.

– Совсем ты тундра. Эта, с позволения сказать, операция стоит в клинике на бульваре Профсоюзов семьдесят рублей. Просто не афишируется. Из этических сображений. Чтоб женихов не травмировать. А то б очередь была лет на триста.

– Почему же ты взял всего десять?

– У нее было вообще два. Еще восемь обещала сегодня вечером принести.

– А если обманет?

– Швы не сниму. Как он сунет свой жениховский член в эти нейлоновые колючки – гроб ей будет брачной постелью. Куда она денется. Узнает ее благоверный, как любить Мэрлин Монро сквозь колючую проволоку! Дручкин пригорюнился.

– Боже мой. Вот мы с тобой, два молодых талантливых врача. Что мы делаем в этой дыре? Зачем здесь гнием?

– Что за настроения? И почему гнием? Через неделю – конец практики! И – обратно в город, до окончания института осталось всего ничего, а там – у нас же готовые кандидатские! Материала-то сколько собрали! Выше нос, старик, весь мир принадлежит гинекологам!

– Когда я вижу женщину в кресле с разведенными ногами, я прежде всего хочу обладать ею!

– С возрастом это пройдет. Купи гинекологическое кресло, поставь в спальне, пять актов за ночь – и утром ты будешь смотреть на женщину, как токарь на станок.

В амбулатории раздался шум и гам, крики, что-то упало. Из двери показалась перепуганная санитарка:

– Давайте скорее! Там это! Мужика с фермы привезли!

– Ну, и чего ему на ферме не сиделось?

– Именно что не сиделось! Там новый аппарат для электродойки привезли.

– Ну, и пусть им это, именно – электродоят. Мы не дояры, мы врачи.

– Дак он и стал электродоить.

– Высоких ему надоев!

– Откуда же высоких?

– Коров кормить надо, Сергевна, а не врачей по пустякам беспокоить.

– Так не пустяки. Он уже синий и не дышит.

– Что?!

Они бросились в амбулаторию.

Мужичонка в задранном желто-сером халате лежал на носилках. Рядом стоял компактный ящик, сверкающий никелем и облепленный табличками на английском языке. От аппарата тянулись четыре шланга, заканчивающиеся резиновыми колпачками в форме коровьих сосков. Они ритмично пульсировали.

– Идиот! – простонал Зеленкин.

Один из колпачков был надет на член мужичка. Три остальные с хлюпаньем втягивали воздух. Сгрудившиеся вокруг люди внимательно смотрели.

– Электричество отключите! – закричал Дручкин.

– Отключили. Так он теперь на аккумуляторах работает, – тихо ответили из толпы.

– Так аккумулятор отключите!

– Так не отключается…

Зеленкин отчаянно дергал мужика за шланг. Мужик дергался следом и падал обратно: шланг не отдирался, колпачок присосался намертво.

– Скальпель! – заорал Зеленкин.

В толпе послышались испуганные возгласы.

– Доктор, может не надо сразу резать-то?…

– Скальпель!!!

Дручкин лихорадочно щелкал переключателями элетродоильника. Зеленкин пытался пилить скальпелем шланг, но прочная металлическая оплетка тупила хирургическую сталь.

– «До надоя в десять литров аппарат не прекращает работу ни при каких условиях», – перевел Дручкин надпись на красной табличке в центре ящика.

Толпа охнула.

– Кранты Егорову…

– Кувалду!!! – орал Зеленкин. – Бегом!!!

Молитвенно произнеся сакраментальную формулу «… твою мать», он грохнул тяжким молотом по аппарату. Брызнул пластик, полетели никелевые детальки, шланги бессильно опали. Универсальный способ решения всех проблем сработал и на этот раз.

– Шприц! Адреналин! – суетился Дручкин.

Через полчаса Зеленкин спросил ожившего мужика:

– Дядя, зачем ты это сделал? Жить надоело?

– Ну… это… говорили, что корове это приятно, я и подумал, – винился мужик.

– Гм. Готовая кандидатская, – задумчиво сказал Дручкин.

Когда Саша заметил, что Лена украдкой, но с явным интересом поглядывает на его член, он подумал, что надо пригласить ее в гости.

Лена была скромная девушка, и после поглядывания щеки ее покрывались легким стыдливым румянцем. Саша тоже был скромным юношей, и ему было еще труднее.

– Саша! – прервала учительница математики его тайные мечтания. – Иди к доске и расскажи нам про квадратный двучлен.

При этих словах Лена и Саша покраснели одновременно. Лена подумала, что сейчас в ее голове не оказалось бы ни одного математического слова. Саша же почувствовал, что если он сейчас встанет перед всем классом, то ему будет неловко. Родители заставляли его носить не плавки, а «семейные» трусы – из гигиенических соображений. Эта свободная часть белья не могла скрыть его эрекции.