Роман Трахтенберг - Гастролёр

Я живо представил, как сажусь пить в компании и прошу налить ещё одну лишнюю рюмку, на которую кладу бутерброд и объясняю всем, что это для Жоржика. «Какого ещё Жоржика? Мы кого-то ждем?» – изумляются друзья. «Нет. Он не придет никогда. Его нет с нами с тех пор, как…»

Но что потом? За «Жоржика, который ставил личный рекорд», за «Йосика, надравшегося перед погружением», за «старого гипертоника дурака Ярика» и за «голландских молодоженов Винсентика и ВанГогика, удравших от инструктора и компании, чтобы под водой заняться противоестественным сексом и угодивших в старые рыбацкие сети… " Мало ли как можно погибнуть в открытом море! Мне представился старый инструктор по дайвингу, сидящий за столом, уставленным наполненными и не выпитыми рюмками… Картина ужаснула.

Я, как мог, старался отогнать чёрные кучерявые мысли от белой бритой головы – все равно пути назад уже нет. Ведь сам напросился к Кравчуку, так как не прийти? Здесь не ленинградская школа, куда можно принести поддельную записку от родителей: «Заболел корью и аппендицитом». Мне вспомнился мультик про Малыша и Карлсона, где Малыш спрашивает своего друга: «Скажи, Карлсончик, а что, если ты устанешь лететь со мной?» – «Ах, Малыш, тогда я просто сброшу тебя вниз. Одним мальчиком больше, одним меньше, никто и не заметит. Пустяки, дело житейское».

Что ж, одним французом больше, одним меньше. Утопил француза – спас сотню лягушек. Неприятная трусоватая нация. Маленькие носатые наполеончики. Наверное, из-за комплекса неполноценности их так и тянет на подвиги…Вот черт! У клуба уже стояли трое ребят, с которыми возился Кака. Как назло, очень приятные и высокие. Видимо, и среди французов встречаются нормальные люди.

– А почему вы не ныряете со своими? Здесь рядом французский клуб, – спросил я по-немецки сразу после того, как меня представили.

– Мы уже были там. У них глубоководные погружения проводятся на глубине сорок метров. И не больше, – пожаловался один по-английски.

– Ну, да, это стандарт, – ответил я, не помню на каком.

– Дело в том, что на сорока мы уже неоднократно были и теперь хотим погрузиться на сто, – гордо квакнул он.

– А квалификация у вас какая и погружений сколько?

– Около сотни, и у нас по две звезды КМАС.

– Ну, тогда вы должны знать, что это опасно, – резонно заметил я.

Он в ответ только широко улыбнулся: ага, понятно, кто не рискует, тот не пьет «Вдову Клико». Ну, что ж… Вперёд и с песнями.

Они уже закончили оформлять документы. Погружение было «левое», без участия клубов и инструкторов. Ребята, типа, просто взяли напрокат баллоны, а мы, типа, просто ныряем рядом, нам, типа, дешевле такой большой компанией арендовать лодку. Последней «маленькой формальностью» стало взять так называемый «смертный листик», где написано, что у французов есть такой-то сертификат и квалификация, и они знают, что делают, пускаясь в свободный дайв.

Мы сразу погнали к самому глубокому месту, встали, вывесили за борт четыре баллона для декомпрессии (на всякий случай) и ещё раз обговорили все детали предстоящего «летального» погружения. По большому счету, нам нужно было «упасть» туда, зафиксировать достижение и сразу же подниматься на поверхность. На большее все равно не хватило бы воздуха. Мы попрыгали в воду, собрались на поверхности и пошли.

Первые тридцать метров пролетели без осложнений. Впрочем, с тридцати метров, если случилось что-то непредвиденное, ещё можно «сдриснуть». То есть можно-то можно, если, конечно, ты нормальный парень, хорошо подготовлен, не паникуешь, успел выдохнуть воздух из легких и вообще по жизни везучий… Я чуть дрогнул, отметив про себя эту тридцатиметровую точку необратимости. Мои молчаливые спутники, возможно, тоже дрогнули, но не подали виду, квакнули, и мы продолжали упорно идти вниз.

…Если кто до сих пор не понял, глубоководный дайвинг отличается от обычного тем, что все проблемы надо решать на месте, то есть на глубине. Если у тебя сломалось оборудование или ты испугался, что оно сейчас сломается, и решил не рисковать, тебе все равно придется взять себя в руки и, не торопясь, как того требуют правила безопасности, подниматься на поверхность.

…Ближе к шестидесяти парни начали волноваться. К этому времени нас окружала кромешная темнота. И хотя мы держали фонари, с их помощью видели лишь друг друга. Все, что было вокруг, ускользало из круга света; со всех сторон на нас наступала чёрная холодная смерть, называемая биологами «колыбелью жизни на Земле». Интересно, совались они в эту «колыбель жизни»? Мне так идти туда уже совсем не хотелось! Однако меня представили как хорошего инструктора, как же я мог убежать? Снова направив фонарь вниз, я увидел лишь свои «ноголасты». Уходящая глубоко вниз пустота и темень рождали ассоциации только со школьным юмором: «Темно, как у негра где?..» или: «Темно, как в жопе у кого?..» – уже не помню, как правильно. Пояс с грузами, который крепко охватывал меня, когда я только нырнул, сейчас ослаб и почти болтался на жопе… у меня. Не потому, что он расстегнулся, – просто мое тело сдавливают метры воды, что остаются сейчас над нашими головами.

Чёрт, куда я полез?!

Питая надежды на понимание, осветил компанию. Все показали знаками «о'кей», и мы продолжили погружение. На отметке «семьдесят пять» что-то случилось: один из французов вдруг заметался и резко рванул к поверхности. Я увидел, что Кака поймал его за лапу и пытается успокоить. Быстрый подъем с такой глубины грозил бы французу большими проблемами, может, и не смертью, но в любом случае Фуа-гра ему уже жрать бы не пришлось. Все собрались вокруг, пытаясь понять, насколько сложна ситуация. Парня могла охватить паника; и неожиданно для себя он осознал, что творит какую-то полную хуйню (я так же был в этом уверен!). А паника – самая страшная вещь, особенно под водой. Я уже слышал, что человек порой делает дурацкие вещи, например, вытаскивает изо рта регулятор и выкидывает его, а потом ломит вниз на всех парах. А может, у него азотный наркоз, про который я говорил. Но и тогда его надо ловить всей компанией, вдруг возомнит себя Ихтиандром?

Впрочем, ему, да и нам, кажется, повезло. Он знаками показал, что неважно себя чувствует, и твердо намерен всплывать, но зато пребывал в трезвом сознании. Отпустить его одного в таком состоянии было бы роковой ошибкой. Теперь нам надо либо разделиться, либо плыть всем вместе наверх. То есть Костя вытаскивал перепуганного туриста наверх, а я, как инструктор, продолжал спуск вниз с оставшимися. Меня подобная перспектива приводила в ужас, но куда я мог сбежать: назвался клизмой – полезай в жопу. Я с содроганием и какой-то надеждой глянул вниз: там не стало светлее и уютнее. Пасть отца-океана готовилась нас сожрать. Подумал об этом, к счастью, как оказалось, не только я. Стоило поднять взгляд на компанию, как стало ясно, что приятели француза решили плыть наверх.