Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

Конечно, я моментально исполнял все эти невинные капризы жены, лишь бы тлеющее пламя ее интереса к футболу не погасло: приносил пиво, смотрел в телефон на фото платья, переключал каналы. И каждый раз последствия были одинаково плачевны.

«А можешь еще пива из холодильника принести?» – Гол!

«Смотри, вот я платье в магазине сфотографировала, точь-в точь по цвету как форма этой команды, нравится?» – Два гола! Плюс удаление.

«Давай только на секунду переключим на сериал, я узнаю, бросил он ее или нет». – Матч окончен.

Футбол – это такая игрушечная мужская страсть. Мужики ведь ленивые существа, за чувства умирать не готовы: а так страсть вроде бы есть, адреналин гоняет, но вполне себе безопасная.

Если французы – эксперты в любви (говорят), то эксперты в ненависти – это, конечно, итальянцы. В доказательство можно припомнить историю про переход футболиста Гонсало Игуаина из неаполитанской команды «Наполи» в туринскую команду «Ювентус». После этого скандального трансфера в Неаполе произошли следующие события:

1. Футболки «Наполи» с номером футболиста стали массово топить в унитазах;

2. Футболки «Наполи» с номером футболиста стали массово натягивать на мусорные баки и урны;

3. Кто-то отрезал Игуаину голову. К счастью, всего лишь на рекламном баннере на тренировочной базе клуба;

4. В магазинах в продаже появилась туалетная бумага с лицом Игуаина. Надо сказать, изящное решение, потому что такую бумагу необязательно было использовать по назначению – достаточно просто приложить ее к себе сзади, чтобы получилось, будто Игуаин целует вас в попу;

5. Игуаина официально переименовали в Иудаина;

6. Мэр города приравнял трансфер Игуаина к государственной измене.

И самое элегантное из всего списка:

7. Владелец местной пиццерии пообещал всем пиццу по одному евро, если Игуаин получит за «Ювентус» травму.

Слова overreaction нет в словаре итальянцев, и не потому, что оно английское.

Лично я был в Неаполе лишь однажды – в течение часа, проездом. За этот один час со мной успели произойти два события. Во-первых, на меня высыпали ведро с мусором. Во-вторых, в столб, рядом с которым я стоял, врезался мотоциклист. Вместо того, чтобы погибнуть, он вскочил и начал избивать лежащий мотоцикл ногами. Потом забрался на него и поехал дальше, виляя восьмерками колес. Игуаин еще легко отделался, я считаю.

Именно поэтому мне всегда так хотелось, чтобы жена искренне, а не формально, разделяла со мной эти высокие минуты. Когда случилась эпопея с Игуаином и по телевизору показывали его первый матч за «Ювентус», я усадил жену на диван и, захлебываясь в эпитетах и давясь колючими восклицательными знаками, рассказал ей всю предысторию про сортиры, пиццу и проклятия.

– А теперь давай смотреть матч, – произнес я на выдохе так, будто снова предлагал ей выйти за меня замуж (в этот раз вышло даже как-то более проникновенно).

– Хорошо, – тихо сказала жена и взяла меня за руку.

Я внутренне прослезился и поблагодарил Гименея за такой подарок.

– Давай только на секунду переключим на сериал, – добавила жена, – я узнаю, бросил он ее или нет.

Моя мудрая бабушка в свои восемьдесят говорила:

– Не понимаю, что такое старость. Болит – понимаю. Старость – нет.

Она почти до последних дней ходила по выставкам, музеям, концертам.

Предположу, что по ощущениям это, наверное, как танкист в подбитом танке. Он еще столько может – железяка не может.

После сорока я тоже стал замечать эти первые ласточки возраста, когда тело начинает отставать от души.

Пусть пока и недалеко, на полшага.

Я – как ребенок в зоопарке, бегущий впереди родителей: «Папа, папа, а мы пойдем смотреть слона?» Мое тело – как отец, плетущийся сзади: «Какого слона, я еще от сусликов не отошел…»

Особенно это заметно на футболе.

В свои сорок я ношусь по полю так же, как в двадцать. Мячу же не объяснишь, что мне сорок. Мяч такой же круглый, как в двадцать. Мячи не стареют. Вот я и убиваюсь.

Все самое интересное начинается на следующее утро после футбола.

Однажды утром после особенно напряженного и бесполезно-бескомпромиссного любительского матча я проснулся, встал с кровати и собрался натянуть штаны.

– Ну, и зачем ты вчера за тем уходящим мячом потянулся? Больше всех надо? Я пас, – проворчала нога и не согнулась в колене.

Я решил повернуться к спящей жене, чтобы попросить ее натянуть мне штаны. Мантра про «подать стакан воды» в нашем случае – не пустые слова.

– А ты у нас, оказывается, Зидан? Головой прекрасно играешь, да? Почему-то во время того углового никто не прыгнул, и только один наш – расступитесь все, я взлетаю! Теперь сам руками башку поворачивай… – сказала шея и не повернулась.

Я попытался подтянуть штаны кверху рукой.

– А на меня ты вообще вчера три раза упал. Вон, поговори с левой, может, она чем поможет, – поспешила слиться правая рука и повисла плетью.

– Е-мое, уважаемые! Нога, шея, рука! Вы чего себя как задница ведете? – воскликнул я в сердцах и беспомощно сел обратно на кровать.

– Ах так! – взвизгнула задница, и у меня сразу заныл копчик, так что мне пришлось снова встать, – ты вчера, когда мной мяч из своих ворот отбил, спас команду и принимал поздравления, хоть об одной моей ягодице подумал?

Я стоял на одной ноге, как цапля, с искривленной шеей, и поглаживал попу, пытаясь ее успокоить.

– Ну что, Месси? Опять тебя в ванную отнести? – услышал я за спиной сонный голос жены.

С хорошей женой за спиной и крыльев не надо.

Сема обожал ставить меня перед дамами в неудобное положение. Нет, он не усаживал меня в позу лотоса, хрустя моими костями, но лучше бы усаживал. Сема рассказывал дамам историю про трусы.

– Ну что, дамы, а теперь мой друг расскажет вам историю про трусы, – начинал он всегда одинаково.

– Не расскажет, – бубнил я раздраженно в ответ и сразу становился врагом человечества.

– Он не расскажет, мы расскажем, – подмигивал дамам Сема и продолжал, – это страшная история о том, как девушки однажды порвали на моем друге трусы. Этом-этом, что вы так скептически на него смотрите, он у нас ого-го и даже, я бы сказал, ого-го-го-го.

Сопротивляться было бесполезно. Чтобы остановить Семин рассказ, мне потребовались бы Штирлиц и бутылка коньяку, которой он ударил бы Сему сзади, как Холтофа.

– Однажды мой друг убегал от толпы девушек, а толпа девушек гналась за ним. Он был в одних трусах и майке, бедняжка. А девушки догоняли, девушки настигали, девушки хватали его за руки.

Дамы начинали разглядывать меня с интересом. Я краснел, от чего им становилось еще интереснее.

– И тут самая проворная и быстрая девушка догнала моего друга, схватила его за трусы и дернула что есть мочи! Трусы порвались в двух местах, и мой обессиленный друг упал. И было это… было это… может, мой друг сам расскажет, где же это было?