Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

Она производила угрожающее впечатление. Женщина-вамп, femme fatale, самка богомола, менада, Горгона, кто еще, Моника Белуччи (в смысле – страшно красива). Знакомая ходила в строгих брючных костюмах и занимала высокую руководящую должность. Даже сам король мира Сема от нее немножечко зависел.

У Белуччи была семья – муж, дети. Мы с Семой не сомневались, что знакомая держит мужа в конуре на цепи, а ее дети маршируют под церемониальные марши Элгара. Пока однажды не оказались у нее дома в выходной день. Семе нужно было срочно ей что-то передать по работе, а я затесался за компанию, так как после этого мы с ним вдвоем куда-то собирались.

Женщина-вамп, femme fatale, самка богомола, менада, Горгона и кто еще встретила нас в дверях в фартуке, испачканная в муке. Она улыбнулась и извинилась за свой вид, сославшись на то, что затеяла для своих блины. Собственно, блины и знакомая – две субстанции, которые вообще не должны были встретиться в одной системе координат. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что и дети у нее вполне обычные: один качается на люстре, другой пытается сбить его снизу посредством струи из водяного ружья. Стоя в коридоре, мы услышали голос мужа из гостиной (видимо, тот на секундочку расковался):

– Ну, долго еще? У меня чай уже почти остыл!

Знакомая пыталась оставить нас на обед, но мы с Семой, не сговариваясь, поспешно ретировались. Особенно смущал неуправляемый маленький человек с водяным ружьем.

На лестничной клетке у лифта Сема задумался и внезапно выдал двустишие:

В общении с женщинами у меня есть табуированные темы. На всякий случай. От греха.

Одна из главных табуированных тем в общении женщинами для меня – это комплименты. Здесь я исповедую принцип древнегреческих философов «эпохэ» – воздержание от суждения.

Считайте это мудростью сапера. Саперы ведь тоже не скачут беззаботно вприпрыжку по минному полю. А комплимент – это именно оно, поле, с жирными-прежирными минами.

Это знание приобретено горьким опытом. Если бы за неудачные комплименты давали высшую меру, я был бы уже неоднократно расстрелян.

Как-то раз я решил сделать комплимент одной девушке, причем сразу на тему возраста, самоубийца. Девушка была настолько хороша, что, в общем-то, не нуждалась, поэтому в ее случае любой комплемент безопасен, рассудил я, и отмочил. Точнее – сморозил.

Комплимент состоял в том, что я занизил ее (предполагаемый мною) возраст. Элегантно и вальяжно бросил что-то вроде «ну, как ты об этом можешь знать в свои столько-то».

Девушка не на шутку рассердилась.

Нет, я не промахнулся в обратную сторону. Названный мной возраст был действительно меньше реального.

Но НЕНАМНОГО.

То есть я недостаточно его занизил. Недостаточно. Его. Занизил. Об этом я узнал из первых, дрожащих от праведного гнева, уст.

Как бы нащупать в комплиментах эту тонкую мистическую грань между «слишком мало» и «в самый раз»? Между «какой милый парень» и «вот же придурок»?

Есть, конечно, один более или менее надежный вариант, чтобы кардинально обезопасить себя на этом минном поле: пойти путем медицинской констатации фактов.

«У тебя платье такое – красное». «Какие у тебя глаза – целых два». «Ты так смеешься, как будто тебе смешно».

Но, скорее всего, это тоже не выход. Ведь платье может вполне оказаться не красным, а малиновым или даже бордовым, и потом вы до старости будете сличать свою палитру с женской в Гаагском трибунале.

Неподалеку от станции метро «Первомайская», в глухих дворах, под покровом старых московских тополей расположена секретная лаборатория биоинженерии, на которой выращивают идеальных красоток. Иначе чем еще объяснить такое количество идеальных красоток на станции метро «Первомайская». Не то чтобы я сравнивал станции между собой и сличал на предмет красоток, а если бы даже и сличал, что тут такого. Все ради науки, исключительно. Так вот чисто статистически на «Первомайской» и в самом деле аномалия.

Как-то раз одна такая аномалия из той секретной лаборатории вошла на «Первомайской» в вагон. Она просто вошла, а у кого-то сразу предынфарктное состояние. Мало ли ценителей идеальных красоток. Они на любителя, конечно, но ведь есть же энтузиасты.

Неправильно, что такие женщины нисходят к простым смертным. Еще древние греки для этих целей строили храмы, а древние греки в богах понимали: вон их сколько у греков было. Давно пора запустить в метро отдельную инстаграм-ветку, по которой будут ездить исключительно нимфы и аффилированные с ними небожители.

Богиня встала возле дверей на выход. Она слушала в наушниках музыку (вряд ли аудиотренинг «ты прекрасна, ты прекрасна, ты прекрасна», как я, например), что добавляло ей флер отстраненности и нездешности – прекрасные соусы к божественности. Я расположился напротив нее, так случайно получилось (унесите «Библию»; нет, я не стану класть руку и клясться, людям надо верить на слово). Это был первый ряд, с прекрасным обзором. И я имею в виду не красотку, а ту «Игру престолов», которая моментально завертелась вокруг нее без ее участия, как турбулентность.

Первым пострадал мужик в потрепанной бейсболке. Своей бейсболке он соответствовал. Бейсболист подошел к дверям на середине перегона, какое-то время любовался (?!) собой в отражении, затем мельком взглянул на красотку, еще не отдавая себе отчета в том, что взглянул на красотку, секунд пять осознавал, что взглянул на красотку, перепроверил, убедился «ого-го!», и только тогда я услышал характерный свистящий звук: из-под его бейсболки пошел пар. В глазах бейсболиста заполыхало пламя инстинктов. Я испугался, что загорится бейсболка. И тут мужик сделал это. Я даже поначалу решил, что мне померещилось.

Бейсболист положил руки себе на бедра (себе, не красотке, это важно) и принялся вращать тазом. По «ламбаде» он бы точно получил «незачет». Затем мужик хрустнул шеей, наклонился вперед, прогнулся в пояснице, и тут я все понял: это была зарядка. При этом он так красноречиво поглядывал на красотку, что я аж весь вспотел от неловкости за него. От его отжиманий всех нас спасла станция метро «Партизанская», на которой бейсболист вышел. Он покидал вагон с таким загадочным видом, будто и в самом деле уходил в Измайловский парк партизанить.

Между «Семеновской» и «Электрозаводской» с богиней приключился очкарик. На очкарике была модная в девяностые «кожанка», висевшая на нем, как на спинке стула. Очкарик тоже долго разглядывал себя в дверях вагона (снял бы очки, дурачок, так бы в отражении лучше получился, по себе знаю), потом бросил мусорный бессодержательный взгляд на красотку и пропал, пропал навеки. Вместо того, чтобы выпрямиться, очкарик скукожился. Я приготовился к очередному уроку физкультуры, но очкарик пошел дальше своего предшественника: все-таки очкарик, а значит, человек мыслящий.