Эрик Ньюби - Штурм Мир Самира

Ветер в этой стране явно отличался небывалой силой. «Дум аллангити атсити и сунди басна бра» – «Налетел порыв ветра и сорвал с меня всю одежду». Природа была суровой и жестокой: «Зхи маре бадист та во айо каккок дамити гва» – «С неба упал стервятник и унес моего ягненка». Видимо, подобные злоключения сделали местных жителей раздражительными: «Ту билук вари валал манчи ассиш» – «Ты человек, который говорит вздор». «Ту каи дуга иа ушпе па вич? Ту па вилом!» – «За что ты пинаешь ногой мою лошадь? Вот я тебя пну!» «Ту иа каи дуга урен вич? Ту иа орен вишиба о ту ярлом» – «Чего ты пихаешься? Если будешь пихаться, я тебя прикончу».

Похоже было, что этих людей не расположишь к себе невинной светской болтовней. «То'ст казхир круи п'пти та чук зхи протс ашт?» – «Сколько черных пятен на спине твоей белой собаки?» – На сей вежливый вопрос следовал весьма сдержанный ответ: «Иа круи бробар адр ранг азза: штринг на асс» – «Она желтая с ног до головы, и у нее нет никаких пятен».

Но, пожалуй, наибольшее удовольствие доставило мне приложение с ссылками на другие книги, в которых говорится о кафирском языке. Так, отрывок из книги Терентьева (М. А. Терентьев. Россия и Англия в Азии. 1875 год, Калькутта, Английский перевод) воспроизводил «Отче наш» на языке болор (диалекте кафиров сях-пош).

«Это не похоже ни на какие образцы диалектов ваигул или башгали, встреченные мною в других книгах, – озабоченно комментировал полковник Девидсон. – Диакритические знаки полностью отсутствуют».

Впрочем, несколько дальше, в приложении к приложению, лаконично сообщалось, что, после того как было написано вышеозначенное, известный ученый Гриерсон послал экземпляр перевода профессору Кюну в Мюнхене и тот ответил, что это неточная запись молитвы на языке южноафриканских кафров.

Утром мы поднялись пораньше, чтобы к пяти часам выйти на восточный отрог. Абдул Гхияз напоил нас зеленым чаем, крепким и невкусным.

Мы с Хью были исполнены решимости подняться на гребень отрога, а если удастся, – и на вершину. Теперь эта решимость кажется мне довольно непонятной. Погонщики провожали нас печальными взорами; Абдул Гхияз спросил, как поступить, если мы не вернемся. (Мы чуть не предложили ему возглавить спасательный отряд, но тут же сообразили, что это было бы бестактностью.) Что ему посоветовать? Идти домой? Нас одолевали зловещие предчувствия.

После нескончаемого подъема сквозь хаотические нагромождения черных глыб мы достигли, наконец, морены у подножья ледника. Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы убедиться, что идти по неустойчивым черным глыбам все-таки приятнее; и вот мы уже опять прыгаем по качающимся камням. Местами попадались снежные поля, но небольшие, и мы не стали привязывать кошки. Впрочем, снег оказался достаточно твердым. Упав разок-другой и испытав на себе его твердость, мы связались веревкой.

Высота больше пяти тысяч метров. Мы идем по узкому балкону. Над головой вздымается на триста метров отвесная стена – там, наверху, гребень. Вниз на сто пятьдесят метров спадает крутой склон до верхней кромки ледника. Восхитительное место! Под скальным навесом оказался клочок земли, на котором приютились исполинские примулы. А за цветами, в тени, куда не проникало солнце, выстроились ледяные и снежные колонны.

Но вот мы снова под палящими лучами солнца, пересекаем снежник размером с футбольное поле. Ветры и смена температуры спрессовали снег столбиками высотой чуть больше метра. Мы пробивались сквозь этот частокол, обливаясь потом и проклиная все на свете.

Опять балкон. Несколько сложнее первого. Здесь, судя по кучкам помета, обитают туры. За балконом – стенка, по которой бежали струйки талой воды. Правда, стенка казалась не особенно грозной, однако на ней почти не было опор для рук. Немногочисленные выступы были либо завалены вниз, либо заполнены каменной крошкой и слюдой, которую надо было осторожно выгребать, чтобы не порезать пальцы.

В жизни не видал подобной горы. Ничего похожего мы не встречали и в Уэллсе. Такому профану в геологической терминологии, как я, порода представлялась молотым гранитом. Таяние усиливалось, и сверху на ледник все чаще катились здоровенные глыбины.

Мы старались подбадривать друг друга шутками.

– Уж эти афганцы… Не могли сложить горы покрепче, – заметил Хью, когда огромный камень, просвистев над нами, ухнул на ледник с грохотом, который полностью оправдал наши ожидания.

В одиннадцать часов мы достигли устья кулуара и стали взбираться по нему, поминутно заглядывая в справочник.

Впрочем, без помощи справочника, руководствуясь одним лишь здравым смыслом, мы разработали метод подъема с веревкой, который позволял нам двигаться значительно быстрее, чем до сих пор. Раньше Хью, если он шел впереди, ждал, пока я поднимусь туда, где он закрепился; затем я страховался сам, а он повторял мучительную процедуру подъема. Теперь я не останавливался, догнав его, а продолжал идти на полную длину веревки. Движение заметно ускорилось. Тот факт, что этот прием известен каждому альпинисту, лишний раз говорит о степени нашего невежества.

Таким способом мы сравнительно быстро одолели неприятный кулуар, загроможденный вверху глыбами, которые поминутно грозили сорваться нам на голову. В половине двенадцатого мы ступили на снег, покрывающий гребень восточного отрога. Это был великий миг. Мы вышли на гребень слишком рано, и дальнейшее продвижение по нему было невозможно из-за высоченного «жандарма», который казался нам крайне ненадежным. А вершина – вот она, рукой подать! Постучав кулаком по высотомеру, мы добились того, что он показал пять тысяч четыреста.

– Приблизительно точно, – сказал Хью. – Здорово, верно?

– Я рад, что пошел с тобой.

– Нет, правда? – В голосе Хью звучала неподдельная радость.

– Я не променял бы этот миг ни на что на свете. – Я говорил совершенно искренне.

В шестистах метрах под нами простирался ледник – исполинская сковородка, шипящая на солнце. Вид на восток был закрыт изгибом отрога, зато на юг до самого горизонта выстроились вершины.

В голове Хью родились дерзкие планы.

– Вообще-то жаль, что мы не пошли вон там, – он указал на неприступную стенку над ледником. – Но, может быть, так даже к лучшему. Теперь нам надо забросить на два дня продуктов на третий уступ и устроить там лагерь, на высоте около пяти тысяч. Оттуда поднимемся на гребень выше этого «жандарма». Если дальше нет никаких неодолимых препятствий, можно взять вершину за день.

Высота действовала и на меня, я невольно заразился энтузиазмом Хью. Конечно же, возьмем вершину!

– Из долины мы шли до гребня шесть с половиной часов, от турьего уступа – только полтора. Вряд ли понадобится много больше, чтобы выйти за «жандарм». Нужно только идти по другому кулуару. От «жандарма» до вершины максимум три часа, пусть даже пять с половиной – итого семь часов от уступа. Если начнем в четыре утра, то в одиннадцать будем на вершине. Вряд ли на спуск потребуется больше времени. Значит, вернемся в лагерь засветло.