Эрик Ньюби - Штурм Мир Самира

– Опаздываем, – сказал Хью.

– Успеем.

– Печенье или пряник?

Наш разговор был теперь предельно лаконичным.

– Сбереги печенье до вершины.

– На какой высоте мы?

Хью достал высотомер, изделие, которое могло изящностью поспорить с железной цистерной.

– Что-то около пяти тысяч шестисот, – сказал он наконец, изрядно поколотив прибор. – Ради нас надеюсь, что это правильно.

Мы перевалили через гребень и снова увидели весь восточный ледник и большую часть западного. А вот вершина и длинное ребро, подводящее к ней.

Но сперва – «Замок». Его можно было взять только с севера, а здесь нас ожидала совершенно открытая стенка и внушающая невольное уважение пропасть: девятьсот метров отвеса до восточного ледника. К тому же было адски холодно. Надежные точки для страховки отсутствовали, как и на всех разведанных нами подходах к этой несносной горе. До сих пор мы даже в самые отчаянные минуты ухитрялись выжимать из себя горькие шуточки, но на этой стенке чувство юмора окончательно изменило нам.

Сидя на макушке «Замка», мы изучали дальнейший путь. Выбор невелик. Либо мрачная и холодная северная стенка, либо южная сторона – скальный лабиринт с трещинами и ледовыми каминами, чересчур тесными, чтобы без возражений пропустить человеческое тело. В одной трещине, рассекающей глыбину шестиметровой ширины, мы застряли и выбрались лишь с большим трудом. Все же мы предпочитали южную сторону. Всякий раз, как нам делалось очень уж тошно, мы выходили по снегу к северной стенке и неизменно убеждались, что с ней лучше не связываться.

Чем дальше, тем уже становился гребень. Вскоре мы очутились словно на лезвии ножа. А впереди, отделенная от нас двумя устрашающими «жандармами», торчала вершина – элементарный снежный конус, который отсюда казался не выше какого-нибудь холмика в родной нашей Англии.

Мы зарылись в снег и взвесили положение.

Вид был потрясающий. Мы смотрели на ледники и снежные вершины, которых до нас, возможно, никто не видел, разве что с самолета. На севере и на западе – могучий хребет Гиндукуша и его южные отроги от перевала Анджуман. На ост-норд-ост – великан-семитысячник Тирадж Мир на границе Читрала. На юго-запад уходили горы, отделяющие Нуристан от Паньшира.

Впрочем, наша собственная позиция производила на нас не менее грандиозное впечатление, чем вид. Если выпустить камень из левой руки, он упадет на ледник в Чамарской долине, из правой– на восточный ледник Мир Самира. Хью проделал наглядный эксперимент: определив нашу высоту – пять тысяч восемьсот двадцать пять метров,– он уронил высотомер, и тот, лишь однажды задев стенку, приземлился в Чамарской долине.

– Чертова банка, – мрачно молвил Хью. – А, все равно от нее мало толку.

Над нами, издавая унылые звуки, кружили альпийские галки.

– Надо решать,– продолжал он,– пойдем дальше или нет. И уж если идти, то выбрать правильный путь. Не то угробимся...

Где-нибудь еще эти слова показались бы излишне драматичными. Здесь они прозвучали как голая констатация факта.

– Сколько, по-твоему, нужно, чтобы дойти до вершины?

– Часа четыре, если не сбавим темпа.

Была половина второго, прошло девять часов, как мы начали восхождение.

– Значит, будем там в половине шестого. Четыре часа обратно до «Замка», еще двадцать минут до кулуара. В десять начнем спуск по льду. Думаешь, доберемся до лагеря в темноте?

– Остается только ночевать на гребне. Но мы не взяли спальных мешков. Вряд ли выдержим. Можно, конечно, попробовать, если хочешь...

Был момент, когда мы сдуру чуть не решили идти дальше. Уж очень соблазнительно: до вершины каких-нибудь двести метров. Но потом, чуть не плача, сдались. Обескураженные, съели печенье и выпили холодный кофе.

Спуск был ужасен. Теперь, когда нас не вдохновляла надежда взять вершину, мы вдруг ощутили, до какой степени устали. Впрочем, хотя силы и выдержка были на исходе, мы твердо решили соблюдать предельную осторожность. Здесь нет горноспасательной службы; даже вывиха достаточно, чтобы погубить обоих. Я поймал себя на том, что бормочу: «Смерть одного – другому конец, смерть одного – другому конец».

Несмотря на дикую усталость, нас объединяло чувство нерушимого товарищества. В эти критические минуты сознание взаимной зависимости (вызванное, по-видимому, тем фактом, что мы были связаны одной веревкой и жизнь одного находилась буквально в руках другого) родило во мне небывалую привязанность к Хью, несносному чудаку, который затащил меня в такое место.

Около шести мы, как и предсказывал Хью, достигли развилки под «Замком». Но дальше не стало легче. Дул сильнейший ветер, склон был залит отвратительным желтым светом заходящего солнца. Потом сгустились тучи, и начался буран. Ветер, завывая, хлестал нас снегом и градом. Ниже «Замка» мы сняли кошки, но вскоре пришлось снова привязать их. Так, с кошками, мы по одному спустились через выступ в кулуар на южном склоне.

Это был не тот кулуар. Шестьдесят метров скользкого льда, и слишком широкий, чтобы можно было надежно опираться о стенки.

Дважды мы снимали и опять привязывали кошки, чуть не плача от злости и проклиная замерзшие ремни. Хуже всего было то, что ветер с гребня врывался в кулуар, ослепляя нас снегом и швыряя большие камни. Один камень больно стукнул Хью в плечо. Я боялся, что он потеряет сознание.

Желоб заканчивался ледяным камином. Я прокатился метров шесть на «пятой точке», пока Хью не остановил меня, натянув веревку. Сдуру я нес кошки привязанными на поясе, а потому ехал, сидя на них. Длинные шипы оставили мне на всю жизнь любопытные шрамы.

Стемнело. На скальной стенке, снова покрывшейся ледяным панцирем, мы провели час, которого я никогда не забуду. Но вот мы, наконец, дома. «Дом» – это всего-навсего уступ, где нас ожидали два спальных мешка, примус и немного еды; но именно сюда в последние часы и были устремлены все наши помыслы.

Навстречу нам поднялась темная фигура. Чиркнула спичка и осветила знакомое лицо с бородавкой на лбу: Шир Мухаммед, самый нерадивый и нелюдимый из наших погонщиков.

– Я беспокоился за вас, – сказал он, – вот и пришел.

Было девять; мы почти семнадцать часов находились на ногах и не могли произнести ни слова.

Час спустя вскипели одновременно оба котелка; мы жадно пили чай и томатный суп. За этой тошнотворной смесью последовала банка варенья и снотворные таблетки, которые, судя по величине, были рассчитаны скорее на лошадей, чем на людей.