Елена Цугулиева - Эстеты из Кукановки

— Интересные в твоей голове бродят идеи, — сказал дядя. — А нельзя ли подробнее? Расскажи, как ты себе представляешь трудовые процессы далекого будущего. Перенесись на несколько столетий вперед.

— И перенесусь! — бесстрашно сказал Коля. — Мне это ничего не стоит. Уже не раз переносился.

— Давай, давай! — подбодрил его дядя извечным кличем футбольного болельщика. — Допустим, что ты человек тридцатого века, когда все механизировано и автоматизировано. Освети мне свой обычный день. Утром просыпаешься…

Коля с жалостью поглядел на дядю.

— Никаких просыпаний. Человек будущего не спит. Он выключается. Прикладывает ко лбу пластинку из редкого металла, и — крак! — мозг выключается. Снимает — крак! — включается обратно… Нет, извини меня, дядя, никакой пластинки! Мысленно мозги посылают приказ телу флюидами — и тело выключается.

— Крак! — сказал дядя.

— Вот именно… Магнетические волны, излучаемые мозгами, делают все без затраты грубой физической силы.

— Надеюсь, завтракать ты все же будешь? — с тревогой спросил дядя.

— Ясно. Но как завтракать? По велению мозга ко мне подлетает таблетка высокой концентрации питательных веществ, и я ее глотаю. Она целиком усваивается моим организмом. В основном это — питание для мозга. Фосфор и там прочее, точно я не знаю. У нас в классе еще не проходили… Потом я приказываю своему креслу лететь, и оно — крак! — летит в воздухе. Хочу — в Италию, хочу — в Сицилию… Хотя, — осмотрительно прибавил Коля, — наверно, никаких стран тогда не будет.

— А что будет?

— А черт его знает! Всего не предусмотришь. Но это неважно. Так вот я порхаю, а потом мыслю. Придумываю новый механизм, чтобы…

— …чтобы думал за тебя, — подсказывает Федор Семеныч.

— А что? — обижается Коля. — Думать — это тоже труд. Правда, не физический, но все же… Да. Потом я лечу в гости или ко мне прилетают гости.

— Такие же порхуны, как ты?

— Тогда все такие будут, — авторитетно сообщил Коля.

— А дальше?

— А дальше я еще не додумал. Но жить будет здорово! Не надо умываться, мыть уши и шею: воздух стерильный и не пачкает. Не надо надевать и чистить ботинки, так как ходить уже никто не будет. Все будут летать на механизмах.

— Бульдозерах, — подсказывает дядя.

— Не поймаешь. Я знаю, что больдозер — это такой утюг, которым землю накатывают, — ехидно улыбнулся Коля. — А летать будут совсем на других. Скажем, на ракетопланах, космопланах. И все люди вообще станут такими красивыми… без мозолей…

— Эва, куда махнул! — сказал Федор Семеныч с удивлением разглядывая племянника. — Губа не дура. А я-то, старый дурень, тычу лопатой в землю, яблони сажаю, и невдомек мне…

— Ты, дядя, не огорчайся, — великодушно успокоил его Коля. — Не может быть, чтобы всем было вдомек. Конечно, я лично как передовой юноша иду несколько впереди человечества в смысле прогнозов.

— А знаешь, — оживился дядя, — ты меня вдохновил. Давай-ка, брат-фантаст, я тебя и нарисую в виде будущего человека, освобожденного от всякого труда. Что? Спать хочешь? Ладно, топай. Я тебя изображу на память.

Коля, медленно волоча ноги, поплелся к гамаку, где за неимением «мысленной кнопки» выключил мозговую деятельность примитивным путем, закрыв глаза, и сладко засопел.

…Вечером дядя потянул его за ногу.

— Ишь, дрыхнет, — сказал он, смеясь. — Включай свою мозговую деятельность на всю катушку. Полюбуйся.

— О-о-о-оа-а! — зевая, поднялся Коля. — Уже? Ты изобразил портрет меня будущего? Но… дядя, а где картинка? Что ты мне суешь? Я ничего не пойму! Тыква какая-то… головастик… ффу! Гадость! Нет, в самом деле, где мое изображение?

— Ты его держишь в руках, — уже серьезно сказал дядя. — Скажи, что тебе в нем не нравится?

— Но… это урод какой-то, а не человек будущего, — оскорбленно произнес Коля.

— Может быть, — кротко согласился Федор Семеныч. — Однако при том образе существования, какой ты изобразил мне сегодня, ты именно таким и будешь. Тебя удивляет огромная, лысая, как тыква, голова, нависший лоб? Голова — это, брат, результат развития мозга. Волосы вылезли потому, что они не нужны. У них не стало никаких функций. Ресницы тоже вылезли: воздух стерильный, и в глаза больше не попадают пылинки и соринки.

— А-а… п-почему рот такой?

— И это, брат, научно обосновано. Дело в том, что зубы как ненужные придатки, атрофировались, выпали и больше не выросли: делать-то им нечего. Таблетки ты глотаешь, не жуя. Мать-природа — мудрая дама: излишеств не любит! Зато, брат Коля, не надо чистить, лечить, вставлять новые зубы. Прелестные розовые голые десны — этого вполне достаточно. Ручки и ножки тоненькие, как прутики: мускулов нет в помине, выродились от бездействия. Вся кишечно-трактовая система изменилась: нет больше кишечной путаницы. Таблетки усваиваются без переработки, и кишки с желудком стали ненужной роскошью.

— Между прочим, я своим трактом доволен, — сказал жалким голосом Коля, — я на него не в обиде. Может, тракт оставим? А?

— Нет! — безжалостно сказал художник. — Хватит с тебя и мозга. Тракт, двенадцатиперстная, поджелудочная железа, всякие там пузыри атрофируются начисто… Может быть, я упустил какие-нибудь детали, но, в общем, изображение почти точное. Чисто духовная личность. Никакой грубости, сплошная мысль. Облако в штанах… Хотя, — задумчиво продолжал дядя, — при чем тут штаны? Одежда тоже будет другая. Из лунного света, что ли. В общем, что-то поэтическое… А знаешь, — вдруг оживился Федор Семеныч, — давай мы это твое изображение покажем той самой девице, с которой ты вечно прогуливаешься по лесу. Зоя, кажется, ее зовут?

Коля похолодел. Лицо его вытянулось. Но дядя, ничего не замечая, продолжал:

— Кстати, я сделаю с нее набросок вот в таком же духе. И у меня будет два эскиза для картины «Люди будущего»… Эге! Вон, кажется, и она! Как говорится, на ловца и зверь бежит.

И дядя быстро зашагал в сад, где под яблонями мелькало розовое платьице Зои.

Не помня себя от огорчения, Коля, спотыкаясь, бежал сзади и позорным голосом унизительно канючил:

— Дя-адя, голубчик, дорогой, не надо! Дядечка Федечка! Я больше никогда не буду!

— Ну чего ты воешь? — обернулся дядя. — Чего не будешь?

— Не буду… излучать флюиды… не буду… мммысленно…

— А землю копать и дрова пилить будешь?

— Буду!! — завопил Коля. — Давай лопатку, порви рисунок!

— Крак! — сказал Федор Семенович, разрывая портрет племянника.

Толя Сенегалов, пятилетний мальчуган с ясными круглыми глазками, был явно не в духе. То ли он объелся фруктовым патом, то ли ему просто надоело пребывать в хорошем настроении, но в этот день абсолютно все вызывало у него недовольство. Он ходил по квартире и брюзжал: