Том Шарп - Оскорбление нравственности

— Не надо так переживать, старина, — сказал майор. — Мы должны уже думать о давлении, о здоровье.

— Как же не переживать, когда эта женщина заявляет, что пригласила какую-то краснозадую обезьяну! Погостить у «Белых леди»! — прорычал полковник, отчаянно размахивая садовыми ножницами.

— Да, это немножко чересчур, — примирительно произнес майор.

— Немножко?! На мой взгляд, это переходит все пределы. Здесь такое не принято. Нахлебники проклятые! — И полковник скрылся в кустах, оставив майора переживать последнее замечание, прозвучавшее в данном случае достаточно двусмысленно.

— Но ведь, насколько я знаю, он поклонник Мастера, — сказал майор, обращаясь к крупному цветку.

— Гм, — фыркнул полковник, успевший перенести свое внимание на рододендрон. — Знаю я эти сказки. Ему лишь бы всунуть ногу в дверь. А там не успеешь опомниться, как весь клуб будет забит подобными типами, черт побери.

Майор Блоксхэм согласился, что в этом есть доля истины. Он, однако, заметил, что, похоже, коммандант на самом деле искренне любит Дорнфорда Йейтса. Полковник был с этим категорически не согласен. — Он из тех типов, что раньше размахивали белым флагом, а сами стреляли в это время по нашим офицерам, — рявкнул он в ответ. — Ни одному буру нельзя; доверять ни на йоту.

— Но… — начал возражать майор, старавшийся одновременно и не упустить свою мысль, и проследить за стремительными перемещениями полковника по саду.

— Никаких «но»! — прокричал полковник из-за куста камнеломки. — Этот человек — негодяй. И в нем течет кровь цветных. Она есть в каждом африканере. Это общеизвестный факт. Я не потерплю ниггера в своем доме! — Его голос отгрохотал за кустами и стих, послышалось частое щелкание садовых ножниц. Поняв, что разговор окончен, майор Блоксхэм вернулся назад в дом. Миссис Хиткоут-Килкуун, уже вполне оправившаяся от мигрени, сидела на веранде с вечерним коктейлем.

— Он непреклонен, дорогая, — сказал майор, осторожно ступая мимо маленькой мексиканской собачки, лежавшей у ног хозяйки. — Абсолютно непреклонен.

Гордый тем, что ему удалось столь дипломатично сообщить о своей неудаче, майор налил себе двойную порцию виски. Вечер обещал быть трудным.

— Скоро открывается охота на лисят, — сказал полковник за ужином, когда подали авокадо. — Жду с нетерпением.

— А Фокс в хорошей форме? — поинтересовался майор.

— Харбингер его тренирует, — ответил полковник, — делает с ним каждое утро десятимильные пробежки. Хороший он парень, этот Харбингер. Знает свое дело.

— Да, Харбингер отличный доезжачий, — поддержал майор.

Миссис Хиткоут-Килкуун, сидевшая за дальним концом большого, сделанного из красного дерева обеденного стола, с обиженным видом выбирала ложечкой мякоть своего авокадо.

— Харбингер — уголовник, — сказала она после того, как несколько минут за столом царило молчание.. — Ты же взял его из тюрьмы в Веезене.

— Лучшие лесничие получаются из бывших браконьеров, — возразил полковник, которому не нравилось, что его жена взяла в привычку своими реалистическими комментариями разрушать тщательно вы страиваемый им собственный искусственный мирок. — Самые лучшие, да будет вам известно. И к тому же, умеющие отлично обращаться с собаками.

— С гончими, — с неодобрением в голосе уточнила миссис Хиткоут-Килкуун. — Не с собаками, дорогой, а с гончими.

Сидевший напротив нее за противоположным концом стола полковник побагровел.

— В конце концов, — продолжала она, пока полковник не нашелся, как ей возразить, — уж если мы прикидываемся дворянами, которые на протяжении многих поколений держали гончих, то можно, по крайней мере, делать это как следует.

Полковник Хиткоут-Килкуун злобно уставился на жену.

— Вы забываетесь, дорогая, — выдавил он наконец.

— Совершенно верно, — ответила миссис Хиткоут-Килкуун. — Я забываюсь. Я уже давно позабыла, кто же я на самом деле. Думаю, мы все позабыли, кто мы такие, — с этими словами она встала из-за стола и вышла из комнаты.

— Не понимаю, что на нее нашло, — сказал полковник. — Ведет себя просто безобразно. А ведь была нормальной женщиной.

— Возможно, на нее плохо действует жара, — предположил майор.

— Жара? — удивился полковник.

— Погода, — поспешно поправился майор Блоксхэм. — Жаркая погода многих делает невыносимыми.

В Найроби было жарко, как в аду, и там это на нее никак не влияло. Не понимаю, почему здесь вдруг у нее стали появляться подобные бзики.

Мужчины закончили ужин в молчании. Взяв кофе, полковник ушел с ним в кабинет слушать передававшиеся по радио сводки биржевых новостей. Он с удовлетворением отметил, что акции золотодобывающих компаний поднялись в цене. Надо будет утром позвонить брокеру и распорядиться о продаже акций «Вест Дрефонтен». Когда новости закончились, полковник выключил радио, подошел к книжной полке и, взяв томик «Берри и компания», уселся перечитывать его в восемьдесят третий раз. Вскоре, однако, поняв, что не может полностью сосредоточиться на книге, он отложил ее в сторону и вышел на веранду. Там, в сгущавшейся темноте, сидел в одиночестве майор Блоксхэм со стаканом виски в руках и разглядывал сверкавшие далеко внизу огни ночного города.

— Чем занят, Малыш? — спросил полковник, и в голосе его прозвучало нечто похожее на привязанность.

— Пытаюсь вспомнить вкус морских устриц, — ответил майор. — Я их уже так давно не ел…

— Лично я предпочитаю речных, — ответил полковник. Некоторое время они посидели молча. Откуда-то издалека доносилось пение зулусов.

— Плохи дела, — нарушил молчание полковник. — Не переношу, когда Дафния сердится. Но и пустить в свой дом этого типа тоже не могу. Ума не приложу, что делать.

— Трудная ситуация, — согласился майор. — Жаль, что нельзя от него как-нибудь отделаться.

— Отделаться?

— Ну, сказать ему, что у нас на ферме ящур или что-нибудь в этом роде, — пояснил майор, вся жизнь которого состояла из сомнительных отговорок такого типа. Полковник Хиткоут-Килкуун поразмышлял над предложением, но все же отверг его.

— Не очень убедительно звучит, — решил он.

— Ничего, для бура сойдет, — сказал майор.

— Ящур!..

— Ха-ха!

Снова надолго установилось молчание. Мужчины сидели, равнодушно уставившись в темноту.

— Плохи дела, — повторил спустя какое-то время полковник и отправился спать. Майор Блоксхэм остался на веранде, на этот раз пытаясь вспомнить вкус прибрежных устриц.

Миссис Хиткоут-Килкуун лежала в постели, накрывшись одной простыней. Уснуть она не могла и потому прислушивалась то к доносившемуся и сюда пению зулусов, то — со все более горькими чувствами — к приглушенному разговору мужчин, долетавшему до нее с веранды. «Если коммандант придет, они обязательно постараются так или иначе его унизить», — думала она, вспоминая, сколько подобных унижений пережила сама в годы своей юности. И если коммандант за столом вдруг станет есть мясо вилкой, предназначенной для рыбы, то униженным окажется не только он сам, но и она. Мысль об этом заставила миссис Хиткоут-Килкуун наконец решиться. Она включила свет, села за письменный стол и на розовато-лиловой бумаге с неровными краями набросала записку комманданту.