Андрис Якубан - Птичий полет

Мария Дмитриевна, Раиса Соломоновна и Расма Висвалдовна начинали свой рабочий день с водружения париков, а Петерис Птиц непременно подходил к окну, чтобы с высоты двадцать шестого этажа взглянуть на своего белоснежного лебедя, на вложенные в него тысячи. Купив эту мечту своей жизни, этот единственный смысл и содержание своей жизни, он несколько ночей не мог спать, все время вставал, чтобы убедиться, стоят ли его кровные тысячи на улице или уже украдены. А поскольку не выспавшись трудно водить машину по оживленным улицам города, он каждую ночь протягивал длинный провод от белоснежного лебедя на пятый этаж, привязывая конец провода к ноге и спал уже беззаботно, хорошо ощущая наличие своих материализованных тысяч. Автомобильные воры, видя этот провод, далеко обходили его «жигули», и если подвешенные к проводу бубенчики как-то раз зазвенели посреди ночи, то лишь потому, что на провод села какая-то птичка, пожелавшая отдохнуть после долгого полета. Птиц чрезвычайно гордился тем, что придумал это гениальное и простое автоматическое устройство, но особенно счастлив был, увидев провода, тянущиеся от других машин к рукам и ногам безмятежно спящих владельцев.

Итак, Петерис Птиц подошел к окну не потому, что вздумал полюбоваться красивым видом на древний город с высокими шпилями церквей, который выглядел из их окна совсем как картинка на конфетной коробке, а потому, что днем, не привязав себя к этому белоснежному лебедю, он ощущал особенно тесную, почти духовную связь с ним, как влюбленный подросток, он не мог жить, если хотя бы полчаса не видел свою любовь.

Зрелище, которое явилось глазам Петериса Птица, было просто ужасающе, вряд ли атомный гриб над городом смог поразить его больше: мимо белоснежнего любимца проезжал устрашающего вида самосвал с тремя прицепами, а через улицу бежала в школу девчушка с развевающимися косичками, и шофер, чтобы не наехать на бедную школьницу, в которую школа так и не вдолбила глубоких истин, содержащихся в правилах уличного движения, наехал на белоснежные «жигули» Птица, и Птицев лебедь, издав скрежет и стон, превратился в осколки стекла и в бесформенную груду железа.

— Болван! Что ты натворил! Лучше бы ты переехал эту паршивую девчонку! О, мой белоснежный лебедь! — в смятении возопил Петерис Птиц и без всяких колебаний схватился за оконную ручку.

В этом высотном здании было строжайше запрещено открывать окна, чтобы не создавать сквозняков, дабы все сооружение от этого не рухнуло, а строители, сооружая его, ссыпали в вентиляционные шахты мусор, и поэтому вокруг дома был свежий воздух, а между окнами и стенами почти безвоздушное пространство. Глотнуть свежего воздуха можно было только воспользовавшись вделанными ручками, к помощи которых прибегали только тогда, когда кто-нибудь собирался упасть в обморок, а покинуть рабочее место не было никакой возможности. Петерис Птиц действительно почувствовал, что ему не хватает воздуха, просто нечем уже дышать.

Когда Мария Дмитриевна, Раиса Соломоновна и Расма Висвалдовна, водрузив на головы парики, вошли в комнату, они увидели открытое окно, за ним церковные шпили, а на переднем плане, на фоне этих шпилей, ноги исчезающего их сослуживца Петериса Птица.

— Петенька! Куда ты?

— Вот будут неприятности у нашего начальника!

— Петенька! Ведь у нас же после обеда профсоюзное собрание! Мы обсудим все твои наболевшие вопросы!

Они кричали наперебой, но Петериса Птица обидело, ужасно задело именно то, что его опять назвали Петенькой. Пока он еще не купил «жигули», они делали это на каждом слове. Петенька да Петенька! Только Петенька! Особенно старалась Расма Висвалдовна, потому что она больше всех не выносила неженатых мужчин, так как дома ей неловко было рассказывать, что она сидит в одной комнате с довольно интересным и неженатым юношей. Поэтому дома, а потом и на работе она начала называть его Петенькой. И примолкла только тогда, когда Птиц купил «жигули» и все три увидели в жалком Петеньке Петериса Птица, перестали прилаживать парики прямо за письменным столом, а уже делали это в дамском туалете, потому что благодаря белой машине он из рядового инженеришки стал личностью, заслуживающей особого внимания. Петерис не знал, что между собою они по-прежнему называют его Петенькой, и решил, что это вновь началось потому, что его белоснежный лебедь безвозвратно погиб.

— Никакой я вам не Петенька! А Птиц! Петерис Птиц! — крикнул он им и, улетая, презрительно взмахнул руками и ногами.

Так Птиц еще никогда не летал. От чисто физического удовольствия кружилась голова, он раскинул руки и ноги, чтобы не крутиться волчком. Он видел по телевизору, как летят парашютисты, еще не раскрыв парашют, как они умеют тормозить падение и делают все возможное, чтобы продлить это наслаждение свободным полетом.

Птиц даже перевернулся на спину, чтобы как можно вежливее проститься с Марией Дмитриевной, Раисой Соломоновной и Расмой Висвалдовной, хорошо понимая, что, рявкнув, он их обидел. Ему стало вдруг жаль и своих сослуживиц, и письменного стола, за которым он провел далеко не самые худшие часы своей жизни. За этим столом он, как весьма ответственный служащий, принимал других служащих, стоящих ступенькой ниже, помогал им, насколько было в его возможностях, регулировал фонды и лимиты, пересматривал планы и обязательства, давал весьма ценные и обязательные для них указания, из-за этого стола он, в свою очередь, отправлялся к столу более высокого начальства, чтобы помочь тому принять решающие постановления. Птиц только не мог припомнить конкретно, какие именно планы, лимиты, фонды, какие решающие постановления и что вообще хорошего сделал там, на двадцать шестом этаже. Он раскинул руки и ноги еще шире, чтобы продлить полет, и подумал, что на похоронах его будет довольно много людей, что наверняка вспоминать его будут с подлинным уважением и неподдельной скорбью и наверняка сам начальник Беркис скажет на могиле речь, скажет, что на самом деле этот Птиц был за птица, что именно уникального человечество потеряло с его отлетом в небесные дали.

В окне двадцатого этажа во весь рост стояла какая-то женщина, очень похожая на его мать. Ну нет, не могло этого быть, потому что его мать умерла полтора года назад. Умерла она спустя год после того, как он купил машину. Вообще-то она была куплена на материны деньги, потому что сам он из своей зарплаты не смог бы отложить и рубля. И ему ужасно трудно было уговорить мать продать дом в деревне, чтобы у сына была машина, как и у других, куда менее достойных людей. Мать плакала, расставаясь с домом, где родилась и прожила всю жизнь. Плакала она и в комнате сына в коммунальной квартире, так с плачем и умерла.